Космические катастрофы. Странички из секретного досье
Шрифт:
Но это в сообщение о запуске очередного космического корабля не вошло.
Что же происходило на орбите?
В 1 час 55 минут (время московское) была проведена коррекция. Работа бортовых систем корабля не давала повода для каких-либо тревог. В 3 часа после полуночи экипажу был предоставлен отдых. Основные события начались позже. Когда корабль был переведен в режим автоматического сближения со станцией, по причине нерасчетного режима работы системы управления стыковка была отменена. Через сутки (в 20 часов 02 минуты) была выдана команда на включение тормозной двигательной установки. Корабль начал сходить с орбиты и совершил посадку в 195 километрах юго-западнее города Целинограда на озере Тенгиз. В действительности
Стыковка на орбите — работа весьма тонкая, если не сказать ювелирная. Начну с того, что время старта должно быть выдержано в пределах сотых долей секунды. Затем — коррекция орбиты. Ее удалось провести с минимальным расходом топлива. С борта "Союза-23" еще не различали контуры "Салюта", но в черноте космической ночи отчетливо просматривались сигнальные огни и огни ориентации станции. Слева — белый и красный, справа — белый и зеленый. В центре маняще мигали проблесковые оранжевые "маячки". Вячеслав Зудов и Валерий Рождественский пристально всматривались в бортовой телеэкран и в оптическое устройство, следя за тем, как "Салют" медленно надвигается на них, наплывает, слегка покачиваясь. Подчиняясь командам автоматических систем, корабль послушно совершал плавные развороты.
На этом этапе космонавты были наблюдателями, внимательно следили за происходящим и информировали Землю о поведении корабля и станции: "Расстояние… Скорость… Крен…. Рыскание…" Центр управления полетом односложно отвечал: "Принято… Принято… Принято…"
В эти минуты "Радоны" как бы слились с кораблем, почти физически ощущали каждое включение любого из четырнадцати небольших двигателей причаливания и ориентации и ответные реакции "Союза". Напряжение нарастало. И хотя опыт, полученный во время тренировок, позволял уверенно оценивать обстановку, нервы были на пределе (люди ведь, а не роботы!). Срыв стыковки означал срыв всей программы.
— Есть гашение боковой скорости… Идет выравнивание по крену…
— Принято. Не торопитесь, вы в графике.
"Радоны" и сами знали, что процесс сближения идет штатно. Огни станции становились все ярче, а расстояние между аппаратами заметно сокращалось:
— Расстояние… Скорость… Крен… Рыскание… Комбинация белых, красного и зеленого огней позволяла определять положение станции в пространстве, контролировать движение к ней, следить за тем, не "перевернута" ли она, удерживается точно по курсу или…
Техника работала безупречно. Удаление "Союза-23" от "Салюта-5" составляло всего несколько сот метров. Режим причаливания шел точно по графику. Космонавты работали четко, хотя сутки, прошедшие после старта, были для них нелегкими.
Заканчивался участок дальнего сближения. Казалось еще чуть-чуть, и "Союз-23" причалит к "Салюту". Но именно в этот момент началось то, что стало неожиданностью и для Центра управления, и для экипажа. Данные о параметрах относительного движения корабля и станции, заложенные в программные устройства, не совпадали с истинными измерениями. Расхождения, появившиеся на этом этапе полета, никак не выступали в роли обычных предвестников ошибок, допущенных кем-то из операторов, а наоборот стимулировали ускорение всех процессов управления. Смена декораций произошла столь стремительно, что находившиеся в Главном зале ЦУПа, не сразу разобрались в изменившейся ситуации. Но уже вникнув в нее, поняли: она весьма серьезна и требует срочного вмешательства.
Время, отводимое на завершающий этап стыковки, ограниченно. Свои жесткие условия диктует положение космических аппаратов на орбите: светлая или теневая сторона, возможности прямой радиосвязи, запас топлива на борту. Обычно в случаях каких-либо "сбоев" дается команда на зависание (прекращение активного движения корабля), чтобы пропустить виток, попытаться разобраться в причинах
Анализ телеметрии наводил на грустную мысль: что-то неладное происходит в работе измерительной аппаратуры. С этого и началась нервозность. Космонавты рвались продолжать сближение в ручном варианте. Земля сдерживала их порыв, прикидывая возможные осложнения и степень риска. На какое-то время связь с кораблем прервалась.
— Что будем делать, командир? — Валерий Рождественский задал этот вопрос скорее себе, чем Зудову. Тот не ответил.
— Вот чертовщина, — выругался бортинженер. — Надо пробовать, — продолжил он после короткой паузы. — Они перестраховываются, а мы…
Командир молчал. Чувствовалось, что ему в этот момент хотелось выразиться более энергично, но верный себе, он сдержался. Сбой в работе аппаратуры сближения сводил на нет и всю долгую наземную подготовку, и все попытки экипажа попасть на станцию.
…В отличие от большинства летчиков, отобранных в отрад космонавтов, Вячеслав Зудов пришел в Звездный не из истребительного полка, где летают на скоростных и высотных самолетах, а из транспортной авиации. Начинал на Ли-2, потом на Ил-14, а больше всего летал на Ан-12. О всех полетах рассказать трудно. Были сложные и попроще, долгие и непродолжительные. Словом, всякие были. Не было только легких. В каждый надо было вложить максимум навыков и знаний, из каждого вынести крупицу опыта и, как любил повторять его первый наставник и командир Евгений Коровин, "заставить себя вырасти на сантиметр". Сантиметр — это, конечно условно. А вот вырасти профессионально- это в прямом смысле.
Помню один откровенный разговор с ним о профессионализме и о том, из чего он складывается. Вячеслав отрицал, что летчика делают летчиком необыкновенные, невероятные, нестандартные ситуации. "Обычное упорство, желание, выдержка, помноженные на каждодневное совершенствование того, что уже умеешь, — сказал и подытожил:
— В моей летной практике приключений не было. Но, чуть подумав, добавил: — Разве что один раз…
Этот "раз" был в ту пору, когда он летал вторым пилотом. "Сегодня твое место на левом кресле", — сказал Коровин, а сам занял место правого летчика. Взлетели. Прошли маршрут, не отступив ни на градус от курса. Зашли на посадку, как положено. Планирование. Выравнивание. Касание. Все отлично выполнено, все по инструкции, осталось нажать на тормоза. И это сделано. Но… Тяжелый самолет не реагирует на действия пилота. Бежит по бетонным плитам. Полоса короткая. За ней — вспаханное поле и строения. Коровин с правого сиденья тянется к управлению, чтобы помочь молодому летчику. Тот отвечает: "Сам справлюсь, командир". Они вместе поворачивают переднее колесо. Самолет змейкой бежит по полосе, замысловато петляет, каким-то чудом обходит фонари, что вытянулись вдоль взлетно-посадочной полосы. До торца бетонки оставалось всего метров пятнадцать, когда тяжелогруженый "Ан", подчиняясь усилиям того, кто был за левым штурвалом, затормозил, оставив черный след на полосе, и остановился. В кабине стало тихо. Стрелки приборов "легли на нули", и только бортовые часы продолжали "полет". Молчание прервал Коровин: "Пригни голову, когда будешь шагать в люк. Сегодня ты вырос чуть больше, чем на сантиметр…"
Его не хотели отпускать в отряд космонавтов: таких без сожаления не переводят, не отдают. Но генерал, который решал его судьбу, не счел себя вправе удерживать летчика, которого позвала и поманила мечта о звездных полетах…
— Через минуту сеанс связи, — напомнил Рождественский. — Будь настойчив, командир.
— "Радоны", как слышите? — раздался голос Земли.
— Слышим хорошо, — ответил бортинженер.
— Доложите обстановку.
— Объект наблюдаем, удаление сорок, разрешите еще одну попытку. — Зудов говорил спокойно и уверенно.