Космонавты Сталина. Межпланетный прорыв Советской Империи
Шрифт:
Захватывающая перспектива, не правда ли?.. Впрочем, мы ведь помним, что Инфантьев писал не столько о Марсе, сколько о будущем Земли. И вольны предположить, что он всерьез верил: когда проблемы выживания человека и человечества будут окончательно разрешены, у нашей цивилизации не останется другого занятия, как путешествовать между звезд, изучая иные миры и иные культуры. Только эта цель придает ее существованию какой-то смысл...
«Марсианская» тема продолжала развиваться. Если Инфантьев, понимая трудности создания межпланетного корабля, посылает своего персонажа на красную планету в виде бестелесного духа, то другие авторы все же верили в силу человеческого разума и в его способность построить аппарат для космических путешествий.
В том же 1901 году в ежемесячном литературном приложении к журналу «Нива» увидела свет повесть некоего Л. Б. Афанасьева «Путешествие на Марс.» Произведение
Три сумасшедших русских математика: профессор Виктор Русаков, студент Петр Шведов и любитель Николай Краснов – задумывают полет на Марс. Для этого они переселяются в Лондон (только британские заводы, по мнению автора, могут обеспечить достаточный для построения такого аппарата технологический уровень) и тщательным образом готовятся к первому межпланетному путешествию. Впервые в литературе (и не только в фантастической) указывается, что такой перелет должен происходить не когда приспичит, а основываться на строгом математическом расчете, на оптимальной траектории перелета, индивидуальной для каждой планеты. Но самое удивительное: Афанасьев называет продолжительность полета к Марсу – 206 земных суток! И попадает в яблочко, ведь продолжительность полета к красной планете современного межпланетного аппарата, запущенного по оптимальной траектории, действительно составляет от 203 до 220 суток. Только вот первые результаты расчетов с параметрами оптимальных траекторий немецкий инженер Вальтер Гоман опубликовал не в 1901, а в 1925 году!
Поскольку главными героями повести «Путешествие на Марс» являются математики, то мы можем предположить, что загадочный Афанасьев тоже был математиком и посчитал эту траекторию для своих целей на четверть века раньше. Как жаль, что он облек свое открытие в форму фантастического произведения – глядишь, и сегодня оптимальные траектории достижения других планет носили бы имя не Гомана, а Афанасьева!
Впрочем, во всем остальном повесть довольно вторична. Космический корабль «Галилей» (в тексте его называют то «вагоном», то «судном») был сделан из неизвестного металла и имел вид конуса. На Земле или на Марсе он ставился на особый помост с «электрическими машинами.» Внутри его разделили на три этажа, через весь корабль по боковой стенке проходила винтовая лестница, достигавшая почти самой вершины конуса. Стены были очень толстые и состояли из нескольких перегородок, между которыми заливалась вода для амортизации перегрузок – явное, но совершенно безграмотное заимствование из Жюля Верна.
Отправление «Галилея», назначенное на 11 сентября, автор описывает так:
«...Краснов сильно нажал кнопку. „Галилей“ весь как-то дрогнул и подбросил вверх своих пассажиров. Однако все обошлось благополучно, и мягкие стены спасли всех от ушибов. Все свершилось настолько тихо и незаметно, что не верилось, в самом ли деле снаряд дал нужный толчок. Краснов бросился к одному окну и порывисто стал отвинчивать гайки, закрывавшие его. Через минуту внутренняя закладка отпала. Краснов надавил электрическую пружинку, – отпала внешняя закладка и обнаружилось эллиптическое окно, сделанное из толстого хрусталя. Все бросились к окну. Земля тянулась внизу темной тучей, причем море резко отличалось от суши серебристым светом. Где находился Лондон, о том можно было только догадываться. Через несколько секунд земля заволоклась какой-то дымкой, и уже трудно было отличить море от суши...»
На Марс летят пятеро: троица вышеупомянутых математиков, молодая англичанка Мэри Эдвардс, в которую влюблен Шведов, и проникший на корабль «зайцем» профессор Иван Лессинг, злейший враг и конкурент профессора Русакова. Сам полет описан довольно скучно и не соответствует даже тем примитивным представлениям, которые имелись у любителей фантастики после прочтения Камилла Фламмариона и Жюля Верна.
При посадке на Марс едва не случилась катастрофа:
"...Краснов остался один на своем посту. Ему также хотелось спать, но мысль о возможной опасности заставляла его бодро смотреть в окно. Не закрывая ни на минуту глаз, он просидел так до 11-ти часов, как вдруг заметил, что в его глазах даль как бы заволакивается туманом. Протерев глаза, он уже увидел, что в окно глядит голубая лазурь, по которой плавают легкие облака. Краснов довольно улыбнулся, поняв, в чем дело, и моментально замкнул ток от аппарата. «Галилей» сильно дрогнул и в то же время раздался легкий треск: одно из окон в зале не выдержало толчка и разбилось; осколки посыпались на пол. Испуганный Краснов бросился закрывать ставни, чтобы воздух не вышел и не рассеялся в пространстве, так как на более или менее отдаленном расстоянии от Марса атмосфера должна быть еще достаточно разреженной. Но тревога его была напрасна, – в окно дул легкий ветерок: «Галилей», следовательно, уже давно вступил в пределы Марса. Выглянув в разбитое окно, Краснов увидел, что «Галилей» тихо опускается вниз: неведомый мир был у него под ногами. Взглянув на хронометр, он увидел, что было четверть двенадцатого.(...)
«Галилей» опускался, опускался и вдруг как-то подпрыгнул, подбросил вверх своих пассажиров, опрокинулся на бок и лег неподвижно.
– Поздравляю, господа, с благополучным прибытием на воинственную планету, – сказал Краснов, сидя у потолка, куда его отбросило толчком.
– Ну, идем скорее на Марс! – сказала Мэри. – Открывайте, Николай Александрович, дверь.
– Зачем дверь, зачем дверь? – сказал Русаков. – А это зачем?
И он полез в разбитое окно. Все последовали его примеру.
Через минуту все уже стояли на Марсе подле опрокинутого «Галилея» и с восторженным изумлением озирались кругом.
Перед ними открывался новый мир."
Марсиане, оказавшиеся человекоподобными карликами, берут путешественников в плен, сажают в клетку, но потом признают разумность землян, обучают их местному языку, рассказывают о своей планете.
Афанасьев не рискнул описать социалистическую утопию в духе Инфантьева, но определенное моральное превосходство этих карликов над землянами показал. Марсиане не кровожадны и давно отказались от употребления мяса в пищу. Им чужды лицемерие и ограничения в проявлении чувств. Однажды в беседе землянина с марсианином они касаются тонкого вопроса. Доказывая, что наша цивилизация ушла далеко вперед по пути прогресса, Краснов рассказывает о великих технических достижениях, которые преобразовали мир на рубеже XIX и XX веков, после чего марсианин резонно спрашивает, а все ли земляне могут пользоваться этой роскошью?
" – Это уже другой вопрос, – отвечал Краснов. – К сожалению, довольством у нас пользуется только небольшой класс людей, остальная же масса населения живет не лучше, чем обитатели Марса, а многие бедняки, я должен сознаться, еле-еле могут удовлетворить свои необходимейшие потребности.
– И ты считаешь это счастьем? Ты не понимаешь, что счастье немногих счастливцев вызывает зависть у огромной массы бедняков.
– Но зато хоть немногие могут достигнуть такого счастья, о котором у вас на Марсе не имеют даже понятия! – возразил Краснов.
– И это неправда. Гуманный человек не может чувствовать себя счастливым, видя горе вокруг. Забывать о других могут только сухие эгоисты. А разве эгоисты счастливы? Разве может быть счастливым тот человек, который делит весь мир на две половины: я и все остальные и пренебрегает второй половиной, как недостойной внимания? Нет, кто вечно носится с самим собой, для кого весь интерес жизни сосредоточен в собственной особи, тот скоро почувствует себя лишним в мире и жизнь ему станет в тягость. В том-то и заключается, по моему мнению, главный недостаток земной жизни, что у вас стремятся не к истинному счастью, а к внешнему блеску. У нас не так. Мы обратили все свои способности на то, чтобы у нас было как можно меньше обездоленных людей. Цель нашего прогресса – возможно большее сплочение людей узами любви и равенства..."
Казалось бы, замечательная и вполне революционная идея, но поскольку Афанасьев всячески избегает делать обобщения политического характера, то марсианские карлики получаются у него еще большими лицемерами, чем люди: несмотря на все разговоры о равенстве и любви, у них есть король, аристократия, жреческое сословие и нещадно эксплуатируемые крестьяне, которые уже с рождения по цвету волос (блондины – элита, брюнеты – низшее сословие) обречены на прозябание. Кроме того, местные женщины недовольны тем, что им поручают работы наравне с мужчинами, и требуют для себя особых привилегий.
Неожиданно для самих себя земляне зароняют в марсианское общество семена прогресса, но пугаются этого:
«С развитием железных дорог, с постройкой фабрик и заводов, с ростом промышленности и обмена товаров между отдельными гражданами(...) стали заметно развиваться борьба и соперничество. Одному хотелось опередить другого и отличиться, а многие просто почувствовали прелесть земного комфорта и выгоды земной цивилизации, которая так легко стала прививаться на планете. Соперничество сделало недавних друзей врагами, появились неизвестные раньше у карликов хитрость и недоверие, возникли интриги(...) Счастливая Аркадия простых людей исчезала и заменялась борьбой просвещенных эгоистов. Это движение началось так быстро и развилось так сильно, что уже нельзя было ожидать его прекращения. Очарованные успехами техники, марсиане устремились к ним со всею страстью. Период первобытной жизни карликов окончился навсегда. На смену ему появился период машинного труда и господства техники...»