Костяной браслет
Шрифт:
Сердце Сольвейг бешено заколотилось. Но ведь это случится не сейчас, правда?
А потом она вспомнила про погребальный костер… про священный остров… два дня пути.
Ее спутники начали расходиться по делам. Торстен спустился за борт, отвязал разломанные остатки рулевого весла и заменил его новым. Брита с Бардом вычерпывали воду из трюма. Эдвин и Одиндиса склонились над Синеусом.
Вскоре Бруни и Слоти вытолкнули лодку из зеленой колыбели и сели к веслам.
«Жизнь, — подумала Сольвейг. — Такая прекрасная,
Она уставилась на бешено вертящиеся крохотные водовороты, которые поднимал Слоти своим веслом, опуская его в реку. Затем посмотрела вверх на барашек облака, зависший прямо над ней. Девушка вдохнула сладостный аромат цветущих лип, и слезы заструились по ее лицу.
Сольвейг отправилась посидеть на корме, где ее поджидала Эдит, покорная и жизнерадостная.
«Я бы не смогла вести себя так отважно, — подумала Сольвейг, — если бы меня ждала смерть. Как у нее это получается? Она же не может никуда сбежать, в эдакой-то глуши. Да и куда ей идти? Может, она рассчитывает, что мы ее спасем? И почему мужчины ничего не сказали Бергдис? Слоти просто трус. Даже если бы остальные и думали, что надо сжечь Эдит, он-то с ними не согласен. Но никто так и не думает. Мне кажется, они просто боятся Бергдис».
Целый водопад мыслей бурлил и бушевал в голове Сольвейг, пока Эдит, сидя с ней рядом, рассказывала, что ей больше не придется готовить еду и что она верит, будто в загробном мире встретится не с Рыжим Оттаром, а со своим настоящим мужем. И как она собирается попросить Эдвина, если тот вернется в Англию, найти Вульфа и Эмму и рассказать им обо всем, что с ней случилось. И о том, что она знавала женщину, что на самом деле понимала язык птиц. Эдит замечала по дороге все девственно-белые цветы, кроваво-красные ягоды и тисовые деревья, мрачные, точно сама смерть.
Все два дня Сольвейг была объята все той же тревогой, но к ней вернулась способность разумно мыслить. Она то и дело старалась незаметно подойти к кому-нибудь из спутников и поговорить.
Она спросила Бруни, Одиндису, а затем и Торстена, правда ли они считают, что принести в жертву Эдит будет правильно. Она сказала им: да, люди умирают в сражениях за то, во что верят, или за своего вождя. Так погибли многие при Стикластадире. Она сказала: я знаю, что женщины и дети часто попадают в битву против своей воли, как случилось с Эдит, когда шведы напали на датскую деревушку в Англии.
Она сказала: если человека убили без веской причины, его семья вправе отомстить. Но, спрашивала она, разве это справедливо — отправлять на смерть невиновного? Как Рыжему Оттару поможет смерть Эдит? Он был так доволен… Разве не хотел он, чтобы Эдит стала матерью его ребенка? Эдит не сделала ничего дурного. Разве правильно ее убивать?
Снова и снова обращалась Сольвейг к своим товарищам, но они не отвечали ей.
— Богам важно, что хорошего и что дурного сделал Оттар в своей жизни, — провозглашала она. — Разве не так? И чем поможет ему смерть Эдит? Чем?
Слота согласился с ней:
— Это неправильно и противоречит Божьим законам. В Библии сказано: «Око за око, зуб за зуб». Но Эдит не причинила никому вреда.
— И ты ничего не сказал, — уличила его Сольвейг. — Ни слова!
Слота кивнул:
— Ты поступила очень храбро. И наверно, не вполне осознаешь это.
— Я сказала то, что чувствовала.
— Вот именно. Но, Сольвейг, тебе следует понять, что в твоих силах, а что нет.
Девушка не ответила.
— Ты ничего не сможешь сделать для Эдит. Смирись. Тебе придется смириться. И необязательно при этом думать, что это правильно.
Сольвейг яростно тряхнула волосами.
Затем она обратилась к Эдвину.
— Я видел такое и раньше, — ответил он. — А ты — нет.
— И что там происходит? — спросила Сольвейг слабым голосом.
Эдвин покачал головой и спокойно ответил:
— Тебе необязательно знать. Это отвратительно. — Сольвейг затрясло. А англичанин продолжал: — Порой необходимо забрать чью-то жизнь. В Англии, как и в Норвегии, есть свои законы. Если ты совершаешь что-то особенно ужасное, то должен будешь умереть. Но не так. Так мы не делаем никогда.
— Расскажи мне, — попросила Сольвейг, все еще дрожа.
Эдвин положил руки ей на плечи.
— Торстен и Бруни… возможно, они и слышали о сожжениях, — поделился он с девушкой. — Но по их лицам видно, что они никогда такого не видели. И никогда не участвовали. Если бы они знали, что им предстоит сделать…
Эдвин помолчал немного и продолжил:
— Я повторяю тебе, Сольвейг. Опасайся за свою жизнь. Опасайся Бергдис.
Сольвейг кивнула. Эдвин поднял указательный палец к ее щеке и стер слезу.
— Ангел смерти, — медленно промолвил он.
Девушка вздрогнула.
— Этот ее браслет. И разделочный нож. Ты понимаешь?
Сольвейг снова кивнула.
— Оставь ее мне.
Когда приплыли к острову Святого Григория, первой на сушу сошла Бергдис. Она провела всех к огромному старому дубу и там, стоя бок о бок с Эдит, заговорила:
— Дуб поднимается, дуб падает. Здесь и сейчас наш долг — соорудить погребальный костер, принести жертву и освободить дух Рыжего Оттара.
Эдит с нежностью посмотрела на Сольвейг. То был долгий, долгий взгляд.
«Она передает мне свою силу, — подумала девушка. — А ведь все должно быть наоборот. — Она сглотнула. — Меня зовут Сильной-Как-Солнце, но я не такая».
Но тут она увидела, какими глазами Эдит смотрит на своего соотечественника — в них читался дикий ужас, словно она узрела, какой будет ее смерть. Эдит поднесла руки к горлу и опустила их на грудь.
Эдвин глотнул воздуха и рванулся вперед, своей грузной фигурой заслонив соплеменницу от Бергдис.
Глаза ее недобро сверкнули.
— Нет, — очень громко и отчетливо сказал Эдвин. — Рыжий Оттар может примириться с богами без посторонней помощи…