Костяной браслет
Шрифт:
— С яблоками тоже так бывает, — рассказала ему Сольвейг. — Мы в Норвегии говорим, что человек может быть похож на гнилое яблоко.
— Лучше от них избавляться. Эти апельсины ехали из Миклагарда в Киев. Может, и в Новгород. Их выкинули за борт.
— А мы плывем в Миклагард, но с нами нет Рыжего Оттара. И Вигота.
— Кто пойдет дальше? — спросил Михран. — Кто останется?
— Что это ты говоришь? — изумилась Сольвейг.
И вот разгорелся спор.
— И сколько нам придется здесь
— Да, я тоже так думаю, — согласился с ним Эдвин.
— Тогда вперед! — воскликнул Бруни и обратился к Михрану: — Так сколько, ты сказал, туда плыть?
— Три-четыре дня до Черного моря. А потом семь дней до Миклагарда. Не больше.
Сольвейг закусила губу. Одиннадцать дней!
Торстен внимательно оглядел лица спутников — одно за другим — и откашлялся.
— Нет! — громко заявил он.
Все поглядели на него.
— Дальше я не поплыву.
— Отчего же? — спросил Бруни.
— И эта лодка тоже не поплывет.
— Кто ты такой, чтобы распоряжаться?
Торстен поднялся на ноги:
— Я кормчий.
— Да, вот именно, — резко отозвался Бруни. — Кормчий, а не шкипер.
— Мы в великой нужде, — провозгласил Торстен. — Рыжий Оттар. Синеус. У нас не хватает двоих.
— Но сейчас река пойдет вниз, — уверил его Бруни. — Так говорит Михран.
— Он говорил, что река пойдет вниз, еще тогда, когда мы только добрались до Днепра. Мы уже и так зашли слишком далеко. Только безумец пойдет еще дальше.
Кормчий обратился к Слоти:
— Ну а ты что думаешь?
Тот в беспокойстве потянул себя за реденькие усы:
— Пока все не согласятся, мы не можем продолжать путь. Но и вернуться мы не можем, пока не будем единодушны.
— В таком случае, — отозвался кормчий, — мы до самой смерти будем сидеть на этом острове. Бергдис?
— Назад, — рявкнула та, не поднимая глаз.
— Мы зашли так далеко по одной-единственной причине… — промямлил Слоти. — Мы ехали торговать. Вот зачем. Но…
Одиндиса отмахнулась от его слов:
— Торстен прав. Мы в опасности. Может, мы вообще не сможем вернуться домой.
— Я хочу поехать с Сольвейг, — пропищала Брита.
— Подумайте как следует, — настаивал Бруни. — Мы — викинги. Мы стоим на пороге Миклагарда. Лучшего рынка во всем Мидгарде! Не так ли, Михран?
— Это так, — согласился проводник.
— Надо жить, покуда живется! — объявил Бруни. Но затем посмотрел на Бергдис… на остальных… и пожалел о своих словах. — Может, впереди нас ждут опасности, — продолжил он. — Но назад возвращаться тоже опасно. Пороги. Печенеги.
— Я точно знаю, что опасно, — ровным голосом проговорил Торстен. — Находиться с тобой рядом. Это я знаю наверняка.
Бруни хмыкнул.
— Нет! — во второй раз объявил Торстен. И затем повторил громко: — Дальше я не пойду.
— Что ж, — с задумчивой улыбкой проговорил Эдвин. Он словно играл в шахматы и пытался измыслить какой-то особенно ловкий ход. — Мне придется идти одному. У меня просто нет выбора! Я несу послание от короля Ярослава.
— Ты можешь перепоручить это кому-нибудь еще, — предложил Торстен.
Эдвин покачал головой.
— Боюсь, что не могу, — горестно отозвался он. — Я посланник, и я же — само послание.
— Ох уж эти твои красивые слова, — обратился к нему Торстен. — Однажды ты совсем в них запутаешься.
— Но Синеусу, — продолжал Эдвин, — лучше всего будет остаться здесь. На обратной дороге я помогу ему… доковылять до Киева.
— А ты что, Сольвейг? — спросил Торстен.
Сольвейг посмотрела ему в глаза и сказала:
— Я бы хотела, чтобы все мы смогли договориться. И мне жаль, что этого не получается. Все вы знаете, почему я отправилась в путь. Как вы думаете, могу ли я сейчас повернуть назад?
— Итак, нас будет трое, — объявил Эдвин.
— Трое?
— Куда бы я ни пошел, Эдит пойдет со мной, — провозгласил англичанин дружелюбно, но серьезно.
Сердце Сольвейг исполнилось радости, и она воскликнула:
— Восславим же Фрейю!
Эдит посмотрела на Сольвейг, в глазах ее отражались облегчение, усталость и сестринская любовь.
— Четверо, — поправил Эдвина Михран. — Нас будет четверо. Я помогу тебе, Сольвейг, как и пообещал в Ладоге.
— Да, ты обещал, — согласилась Сольвейг.
— Только не рассказывай нам, будто ты едешь в Миклагард только из-за нее, — изобличила Михрана Одиндиса. — Ты ведь проводник Эдвина, король тебе уже заплатил.
Михран на это ничего не ответил, а вместо этого сообщил всем, что знает местных жителей и может нанять проводника и добровольцев, которые помогут Торстену довести судно обратно до Киева.
— Я не могу продолжать путь без этой лодки и без этих товаров, — сердито сказал Бруни. — Но возвращаться тоже не хочу. Все эти пороги! Все эти ливни стрел!
Одиндиса погрозила им кулаками:
— Вы, двое! Может, когда-нибудь уж исполните обещание, которое дали Рыжему Оттару? Вы что, совсем не можете жить мирно? «Его должны мы помнить» — вы же пели это! «Его должны мы помнить». Если хотите почтить память Рыжего Оттара, сделайте, как он просил, и помиритесь. Не ругайтесь хотя бы до тех пор, пока мы не вернемся домой.
Торстен безо всякого выражения глянул на Бруни и потер подбородок.
— Это он со мной вздорит, не я, — пробормотал Бруни.