Кот и крысы
Шрифт:
Услышав про француженку, Дунька насторожилась. И точно - она ведь повстречала Архарова на Ильинке, где он стоял у своей кареты, да все никак не решался войти и уехать! Но это могло быть и случайностью.
Высосала соки - да и послала поискать ветра в поле…
Прямо вызнавать ей не хотелось - Марфа бы отругала ее за нелепую ревность, и только, велела бы не забирать в голову несбыточную блажь, и правильно бы сделала. Что, в самом деле, за амуры между девкой из Зарядья и московским обер-полицмейстером?
Марфа же, глядя на Дуньку, вдруг испытала легкую зависть. Хорошо девчонке - ударила в голову блажь, и она, переодевшись, несется на ночь глядя, к кавалеру, и шустрой мышкой проскальзывает обратно, и всей душой веселится от своей затеи! Марфа же в последний раз веселилась этак, когда удалось заполучить Клавароша - ну и давно же это было…
Впрочем, не только в амурной затее как таковой была беда - а в том, что сама Марфа знала, что никогда в жизни не прискачет молодой козочкой к ядреному кавалеру Архарову. Не то чтобы влюбилась - а было нечто, не дававшее ей покоя. И не красавчик ведь сахарный, и не проказник, как Клаварош, оно и на роже написано - ох, не проказник!
– а тем не менее засело в ней сожаление о том, что с этим упрямым кавалером вовеки ничто не сбудется.
– Ты вот что, Дунька, - сказала Марфа, более чем внимательно глядя на свое рукоделие, полосатый шерстяной чулок, и ровно шевеля спицами.
– Ты отправляйся на Ильинку, поищи там ту французенку, которой господин Архаров денег на лавку отвалил. Погляди, что да как. Звать ее Терезой. Пока лавку не завела - была, кажись, Тереза Виллье, а нынче - Тереза Фонтанж. Коли он все еще туда шастает - бабы должны знать…
– Да я и сама туда собиралась, - беззаботно отвечала Дунька. Главное было - не показать, насколько ее задела неприятная новость.
– Все мне донесешь.
– А твоя-то какая печаль?
– дерзко спросила Дунька.
– Да нет тут моей печали, одно бабье любопытство.
Дунька не поверила, но спрашивать не стала. После того, как Марфа дала отставку красавчику и дармоеду Никодимке, а допустила до себя Клавароша, после того, как и Клаварош ей явно надоел и не был изгнан лишь потому, что другого никого не подворачивалось, Дунька с минуты на минуту ждала от давней своей приятельницы, которая и в ход ее пустила, и ремеслу учила, всяких эскапад. Но положить глаз на московского полицмейстера?… Это у Дуньки в голове не укладывалось. Марфа и Архаров казались ей такой же несообразной парой, как корова и седло.
Хотя, может, и не такой уж несообразной - Дунька вдруг представила себе обер-полицмейстера таким, каков он был, приступаясь к ней в спальне. Тогда ее веселил дух шального приключения, но теперь-то можно взглянуть правде в глаза?
И в чем же тут правда?
В том, что был миг, когда она хотела его не менее, чем он - ее? Необъяснимый миг, пронзительный, болезненный миг?
Ох, как все запутывается порой в бабьей жизни…
– А что, Марфа Ивановна, не поехать ли нам на Ильинку вместе? А потом ко мне, я тебе домишко свой наконец покажу?
– предложила Дунька.
– Сейчас мне не с руки, а денька через два, через три - с большой охотой, - отвечала Марфа.
* * *
Следующие дни у Архарова выдались неудачными - ни Саша дал о себе знать, ни подозрительные людишки, что крутились на Пречистенке, позволили увидеть свои гнусные хари. Наблюдение за особняком князя Горелова-копыта тоже оказалось весьма унылым - князь засел дома и упражнялся с фехтмейстером. Если к нему и присылали какие-то записки, так разве что голубиной почтой. Старая княжна Шестунова притихла и более не тормошила Волконского - возможно, уже знала что-то о беглой воспитаннице, а поди ее допроси со всей строгостью.
Архаровцы не дремали и разведали, что и волосочес-француз сгинул, словно корова языком слизнула, и лакей Павлушка воистину исчез.
Платона Куравлева держали в верхнем подвале Лубянки - Шварц отсоветовал его выпускать. Говорил - пусть тот, кто послал его к продажному писарю, еще малость побеспокоится, ему полезно!
Особняк все еще был на осадном положении - Федька с Тимофеем, Демка и Клаварош так там и ночевали. Левушка с превеликим восторгом укладывал на ночь у изголовья заряженные пистолеты. Вельяминов совершил было попытку бегства, но был задержан прачкой Настасьей и препровожден наверх, в одну из пустых комнат третьего жилья, где и посажен под ключ. Для его развлечения Никодимка с Клаварошем приволокли кучу старых французских журналов и книжонок, полагали утешить ими затворника, но нарвались на злобную отповедь. Тут лишь выяснилось, что петиметр понимает французское наречие только на слух, а грамоту освоить не посчитал нужным.
Тогда Клаварош взялся выспросить, что бы утешило недоросля в его временном заключении.
Архаров собирался, взяв с собой Левушку, ехать на Лубянку, и уже выстраивал в голове предстоящий трудовой день, когда в просторных сенях его перехватил Никодимка с вопросом: покупать ли недорослю Вельяминову зубной порошок?
– Что ему покупать?
– Архаров решил было, что ослышался.
– Порошок - зубы полировать, - несколько смущаясь, объяснил Никодимка.
– Еще они просят купить им парижскую мазь для свежести лица…
– Та-ак…
– И пахучей водицы, и румян для губ, и особо - для щек… и сурьмы для бровей…
– Та-ак, еще чего?
– Мушек!
– выпалил Никодимка и тут же отскочил. Но Архаров не имел намерения бить - он лишь замахнулся.
– Ты чего на себя дурь напускаешь?!
– возмутился Архаров.
– Зубной порошок! Еще ему чего купить?! Сам, что ли, уже не видишь, где - дело, а где - баловство?! Тебя вот сурьмой намажу да на улицу выпущу, девкам на потеху!
За спиной у него раздался хохот - ухватившись за перила, помирал со смеху Левушка.
– Ни… Николаша… Сама государыня чистить зубы изволит!… И весь двор!…
– И ты, что ли?
– недоверчиво спросил Архаров.
– Когда как выйдет.
– И как?
– Очень просто - палец в порошок, сунул в рот, потер, выплюнул.
– Вот тоже новая блажь…
Архаров, сопя, прошел мимо Никодимки, не дав ответа. Левушка же достал кошелек.
– Купи там ему чего-нибудь подешевле, сожитель.
– Чем бы дитя ни тешилось, - глубокомысленно произнес Никодимка.
– И не приставай к Николаю Петровичу с глупостями, понял? И без тебя от забот голова пухнет.