Кот и крысы
Шрифт:
– А что за рыжевье? И много ли?
– Кабы кто знал! Сдается, много, - за всех взялся отвечать на вопросы Тимофей.
– Тучков, поди, знает, да молчит. Пробовали спрашивать - сказал, не нашего ума дело. Сам - и то к нашему талыгаю не суется. А тот ходит злой, как бес, Сергейку вот ни за что ни про что по зубам смазал.
Марфа посмотрела на Ушакова, он кивнул.
– Докладывать ему - и то уж боимся. Говори, Захар.
– Меня еще раньше посылал за лавкой на Ильинке смотреть, - без предисловий начал Иванов.
– Я там денно и нощно околачивался! Он сказал - через лавку письма и записки передаются. Ну и я, как дурак, всякое рыло запоминаю! И все в голове держу, чтобы добежать до канцелярии и тут же кому из писцов продиктовать! Прибегаю - так, мол, и так, говорю… А он меня - чуть ли не в шею! Спрашиваю - так мне дальше-то туда ходить? А он мне: пошел на хрен! Знать ничего не желает…
– Может, чего подскажешь? Ты баба толковая, - сказал комплимент Тимофей.
– Ведь все наши дела через его блажь в тартарары полетят. Нам бы хоть понять, с чего это он так бесится! Как ты своим бабьим разумом понимаешь?
– Лавка на Ильинке, стало быть… Не Терезы Фонтанжевой лавка?
– спросила Марфа Захара.
– Она самая.
– И велел за ней следить, а после того, как к нему приходила ховрейка и принесла какое-то рыжевье, более не велит? Ох, молодцы вы, молодцы… Так то ж и была эта французенка…
– Ну, Захарка! Ты ж ее видел, мог узнать!
– возмутился Тимофей.
– Ну да, узнать, когда у нее рожа замотана!
– Так что ж, она ему, нашему талыгаю, сламу дала?
– удивленно спросил Федька.
– Он же не берет!
– Так он же слова сказать не успел, как она, маруха чертова, ухряла!
– вступился за Архарова Тимофей.
– Дальше-то что с рыжевьем было?
– спросила Марфа, уже догадываясь о судьбе денег.
– Дальше - она ухряла а он весь мешок Устину отдал, велел милостыню раздать. Мы зазевались - а Устин с тем мешком и сгинул!
– Сыскался?
– Утром сыскался, да еще как. Злодея, что ночью забрался в захаровской мартонки дом игровое колесо топором искрошить, мог взять - да упустил!
– А мешок?
– Про мешок не знаю, куда-то он его девал… Талыгаю, поди, доложил, талыгай его расспрашивал. Думали - убьет. Никодимка за дверью стоял, слушал. Сперва шумно было, потом притих. Вышел - опять ему лучше под руку не попадайся.
Марфа задумалась.
– Так и скесится на всех?
– Хуже медведя-шатуна, - определил Тимофей.
– Мы как-то зимой в лесу повстречали - веришь ли, трое нас было клевых мазов, всех медвежья болезнь прошибла, нас, а не его. Ну, Марфа Ивановна, коли ты что тут понимаешь - выручай. Ты все ж таки баба, а тут - на бабах замешано…
– Сдается, что понимаю. Захарка, ты всех, кто в ту лавку ходил, помнишь? Описать можешь?
– Так я вот принес… - Иванов достал из-за пазухи тетрадь.
– Я же старику Дементьеву все продиктовал, я к нашему-то уже с тетрадкой шел, а он меня - в три шеи. Сгинь, говорит, сгинь с глаз моих. Да так говорит - я чуть на месте к Шварцу в подвал не провалился.
Марфа крепко задумалась.
Она сообразила, что это за деньги такие. И глубинный смысл архаровского нежелания узнавать что-то про Терезу ей тоже по-бабьи был ясен. Коли между ними что-то было да коли она ему деньги вернула - тут и менее ядреный кавалер, чем Архаров, озлится и будет на всех цепным псом кидаться. Однако что-то вокруг французской лавки и ее хозяйки клубилось нехорошее.
– Демка, почитай-ка из тетрадки, - попросила Марфа.
– Сдается мне, кое-кого я там сейчас признаю.
Старый канцелярист, не мудрствуя лукаво, записал все так, как надиктовал Захар, а Демка, грамотный в меру, читал с запинкой, поэтому Тимофей и Федькой то и дело Захара переспрашивали.
– А который на крымского татарина похож и пешком со стороны Богоявленского приходил - он собой каков?
– наконец спросил Федька.
– Казанских татар знаю, муромских знаю, а крымский?
– Ну как татаре бывают? Лицом смугловат, нос с горбушкой…
– У татарина?
– удивился Тимофей, и тут завязался нешуточный спор о татарских носах, к которому приплели и носы калмыцкие. Тут же Демка повернул было разговор на соответствие носов мужским качествам их хозяев: нос с горбинкой - кляп дубинкой, нос крючком - кляп торчком. Но спорщики не поддались на этот соблазн.
Марфа молчала, глядя на мужчин. И усмехалась. Она знала, насколько им необходимо такое неожиданное, возможно, даже преступное застолье - среди бела дня, когда каждый обременен своими заданиями. Она знала, что галдеть будут недолго - вот только Тимофей расскажет, как его приятель-калмык на спор засовывал в ноздрю лесной орех и где-то там, в носовых глубинах, его катал и добывал обратно. И разговор опять вернется к непонятной злости Архарова и к редкостной скрытности Левушки Тучкова, и по этому поводу будет выпито и крякнуто, а потом понемногу и до дела дойдет, главное - не мешать…
– Да с чего ты взял, что он крымский татарин?
– спросил Демка.
– Где ты их видал?
– Не татарин он, а только сходство явственное!
– отбивался Захар.
– Так-то он одет по-барски, кафтан весь в золоте, и держится барином, по-французски так и трещит - жаль, Клавароша рядом не случилось. Высокий, тонкий, лет чуть за двадцать…
– Ну и где тут у тебя «за двадцать»?
– спросил Демка, тыча пальцем в тетрадь.
– Ты тут вообще про годы не сказал!
– Так их туда, в лавку, десятками ходит, вертопрахов-то! Про этого - не сказал, про другого - сказал…
– Может, с черкесом сходство?
– вдруг спросил Федька.
– С каким черкесом?
– удивился Захар.
На Москве много всякого народу возникало и исчезало, в большом количестве водились арапы, выросшие из маленьких потешных арапчат, бывших у графов и князей в большой моде еще до калмычат. Объявлялись персы, греки, сербы - известные красавцы, пленных турок было немало, особливо турчанок, даже индусы встречались - попадали при слонах, присылаемых в зверинец издалека. И это кроме уже привычных, можно сказать, родных немцев и французов. Москвичи, а Захар был именно москвич, относились к тому, что Москва порой смахивает на Вавилон, снисходительно и в географических тонкостях не разбирались. Все то, что южнее Воронежа, было для них одинаково по своей сути, и все южные жители - на одно лицо.
– Глаза у него какие были?
– Федька даже приподнялся над скамьей, и Марфа им залюбовалась: он был похож сейчас на сильного молодого пса, учуявшего след, готового рвануть с места и гнаться за добычей до изнеможения, но это-то и было ей дорого, она не терпела мужиков сонных и ленивых, а если и терпела - то очень недолго.
– Да что я, в глаза ему глядел?
– даже обиделся Захар.
– Я не девка!
– Погоди, Федя!
– придержал азартного товарища Тимофей.
– А ты где своего черкеса-то высмотрел?