Кот и крысы
Шрифт:
– Прелестно, - перебил его Архаров.
– Макарка! Устин! Тимофей! Демка!
Он перечислил поименно чуть ли не всех архаровцев - вставать ему было лень, а его голос при небольшом напряжении пробивался в верхний подвал, коли же нарочно кричать что есть сил, - то и к Шварцу в нижний.
Никто не отозвался.
Тогда Архаров встал-таки и вышел из кабинета.
В палатах Рязанского подворья была потрясающая тишина.
Он прошел по коридору и заглянул в канцелярию. Там сидел печальный Устин и читал толстую душеспасительную книгу. Увидев Архарова, он испуганно вскочил.
– Куда все подевались?
– Поблизости, - прошептал Устин. И выставил перед собой книгу, как если бы ожидал удара знаменитым кулаком.
Архарову, начавшему осознавать положение, оставалось только выйти на улицу. Что он и сделал. На углу Мясницкой он обнаружил с полдюжины подчиненных. Они совещались, и тут же, встав на одно колено, старый канцелярист Дементьев, записывал чьи-то слова. Прохожие, узнавая синие мундиры, обходили это сборище за полверсты.
– Возвращайтесь живо, - велел Архаров.
– Сегодня я добрый.
Архаровцы сразу не решились подойти. Тогда он медленно пошел обратно.
С ним редко случалось такое диво, как ощущение своей неправоты. Он еще мог, сгоряча или от удивления, назвать себя вслух дураком, но это относилось к чему-то сиюминутному и легко исправимому. То, что ввергло Архарова в хандру, не было сиюминутным, а если вдуматься - то и исправимым. Когда бы причина лежала вовне - он бы, пожалуй, схватился с ней, с этой причиной, в поединке. Драки он не боялся никогда. Но как же драться с самим собой?
Что причина в нем самом - он знал доподлинно.
Сейчас он осознавал, что был несправедлив к архаровцам - им не обязательно было сразу понимать, почему командир озверел, и даже скверно было бы, кабы они это поняли. Архаровцы, выходит, не виноваты. Эта французская Жанетка-Лизетка (Архаров прекрасно помнил ее имя) тем более не виновата. У нее появились деньги, она вернула долг - что тут такого? Значит - сам себя вверг в это мрачное состояние.
И хорошо, что Бог послал Матвея. Во взыгравшей злости на пьяного доктора и в хохоте Архаров как-то разрядил свою закаменевшую, темную и тяжелую, как весь гранит петербургских набережных, хандру.
Подробнее разбираться он не стал, а вернулся в кабинет к Матвею.
– Сейчас посадим тебя в карету и будем возить, пока не найдешь дом того цирюльника, - пообещал он.
– Помилуй, Николашка! Москва-то велика, а я за эти дни ее вдоль, поперек и наизнанку обшарил! Это что же, мне…
– Вот именно. Жить будешь в карете, есть, пить, спать и гадить, пока не добудешь цирюльника.
– И это за все мое добро к тебе?! А архаровцы? Они тоже?…
– Они сменяться при тебе будут. Эй, орлы!
В дверях явился подбитый глаз Тимофея.
– Тимофей, вели Ушакову взять извозчика и подогнать сюда. Потом сядет с господином Воробьевым и будет ездить, пока не найдут нужного дома. Понял, Матвей? И не вздумай только поить Ушакова! Он за это в нижнем подвале спиной заплатит, а ты… с тобой я такое придумаю, что ты ему позавидуешь.
Архаров сказал это как можно более мрачно.
– А Сергейко не пьет более, - сообщил Тимофей.
– Это как?
– Ему видение было.
Архаров хмыкнул.
– Что за видение?
– спросил строго.
– Сатана к нему в окно лез, к пьяному.
– Ну вот, глядишь, и от сатаны польза… - буркнул Архаров.
– Давай, забирай доктора, и чтоб без добычи не возвращался!
Матвей, стеная и требуя, чтобы перед путешествием хоть покормили и малой стопочкой утешили, пошел прочь, но, когда он уже перешагнул порог, Архаров окликнул его:
– Матвей! А в Тверь зачем ездил?
– В Тверь?
– переспросил Матвей.
– А убей - не скажу. Когда ехал - помнил, кого мне в Твери было надобно. И я его там встретил. Но о чем мы говорили, что он мне поведал? Может, коли опять столько выпью, то вспомню. А?
И посмотрел на Архарова с надеждой.
– А вот велю Ушакову тебя с моста в реку вывалить - глядишь, и поможет, - отрубил Архаров.
– Тимофей, скажи, чтобы мне этого голубчика с ветерком прокатили, чтобы весь хмель из него выдуло. А мне - мою карету подавать. Домой поеду.
Архаровцы молча смотрели, как он забирается в карету, как кучер Сенька щелкает кнутом.
– Слава те Господи, - сказал Тимофей.
– Завтра тоже день. Авось за ночь отойдет…
– Так как разделяемся?
– спросил Федька.
– Кто-то должен на Ильинку пойти. Марфа-то не зря просила и днем, и ночью караулить.
– Я не пойду, - наотрез отказался Захар Иванов.
– Я и так там который день живмя живу, а вся награда - изругал да чуть не прибил.
– Пойдешь!
– повысил голос Тимофей.
– Ты-то видел того крымского татарина, не то черкеса, а более никто не видел. Коли Марфа полагает, будто он на рулетку покушался и калмыка убил - то, поди, неспроста. Клашка, пойдешь с ним на пару. Ты чем займешься, Федя?
– Я в Замоскворечье бы подался, дельце у меня там недоделанное, - отвечал Федька.
– Тогда-то не удалось выследить, кто землю на берег привозит, а надобно.
– Дались тебе эти землекопы!
– скривил рожу Демка.
– Мало ли, что у покойника ногти были грязные? Упал где-то, руками за землю ухватился. А ты уже и пошел комедии сочинять, как господин Сумароков.
Драматург был на Москве личностью до того известной, что его даже не ходившие по театрам архаровцы знали.
– Нет, братцы, нюхом чую - там что-то будет…
Подъехал на извозчике Сергей Ушаков, вошел в полицейскую канцелярию, вывел очень недовольного Матвея. За ними шел Устин, глядя себе под ноги.