Кот, который читал справа налево
Шрифт:
– Давай послушаем.
– Отлично. Вот что я хочу сообщить. Вдова Ламбрета, кажется, очень доверяет мне, и она рассказала кое-что интересное. А кое-что я и сам нашел в квартире Маунтклеменса.
– Что ты там делал?
– Искал игрушку Коко. Это старый носок, заполненный высушенной мятой. Он бесился, потому что не мог найти его.
– Наш кот тоже без ума от кошачьей мяты, – заметил Хеймс.
– Это не кошачья мята. Это свежая мята, которую Маунтклеменс выращивал в горшках на подоконнике.
– Одно и то же, – сказал Хеймс. – Кошачья мята тоже из семейства мятных.
– Итак,
– Картину, которая изображает обезьяну, звонящую в колокол. Я позвонил миссис Ламбрет, она приехала и сразу узнала полотно.
– Чем же эта обезьяна примечательна?
– Она имеет отношение к картине с балериной работы Гиротто в галерее Ламбретов.
– Моя жена купила похожую за пятнадцать долларов, – вставил Хеймс.
– Гиротто написал много балерин, – пояснил Квиллер. – Его репродукции очень популярны. Но эта картина уникальна. Холст был разорван, и две части проданы отдельно. Ламбрет владел половиной с подписью Гиротто и охотился за другой половиной, на которой изображена обезьяна. Сложенные вместе и восстановленные, они будут стоить сто пятьдесят тысяч долларов.
– Люди получают в наши дни такие большие и нелепые деньги за какие-то картинки, – сказал Хеймс. – Неужели еще есть охотники до этой мазни?
– Ты нашел отсутствующую половину… – начал Войцек.
– В кладовке в квартире Маунтклеменса, – окончил Квиллер.
– В кладовке? Ты и впрямь занимался сыском, а?
Усы Квиллера протестующе вздернулись, и он успокаивающе пригладил их.
– Я искал кошачью…
– Хорошо, хорошо. Значит, это выглядит так, словно Маунтклеменс убил человека, чтобы завладеть портретом дамы в короткой юбке. Что ты еще знаешь?
Квиллер, раздраженный бесцеремонностью Войцека, почувствовал, что его желание сотрудничать с ними ослабевает. Он сказал себе: «Пусть они сами раскапывают свои паршивые улики».
– Маунтклеменс, по-видимому, имел виды на миссис Ламбрет.
– Она сама тебе это рассказала?
Квиллер кивнул.
– Женщины всегда так говорят. Сама-то она интересовалась Маунтклеменсом?
Квиллер покачал головой.
– Запутался, – констатировал общительный Хеймс. – Итак, этот негодяй приехал домой, сделал харакири во дворике, после чего проглотил нож, чтобы скрыть доказательство самоубийства и бросить подозрение на бедную вдову. Передай мне, пожалуйста, масло.
Войцек бросил на своего партнера нетерпеливый сердитый взгляд.
– Однако, – сказал Квиллер холодно, – у Маунтклеменса есть алиби. – Он сделал паузу, подождав, какой будет реакция.
Кендал был весь внимание; Войцек вертел в руках ложку; Хеймс намазывал маслом еще одну булочку.
Квиллер продолжил:
– Ламбрета убили в шесть пятнадцать согласно электрическим настольным часам, которые остановились, но Маунтклеменс должен был в три часа улететь в Нью-Йорк. Я сам покупал для него билет на самолет.
– Билет ты ему купил, – сказал Хеймс, – но откуда ты знаешь, что он им воспользовался? Возможно, он обменял билет и улетел на семичасовом самолете, после того как в шесть пятнадцать убил Ламбрета… Забавная штука с этими часами, которые остановились в шесть пятнадцать. Они не были повреждены, просто вилку выдернули из розетки на стене. Убийца инсценировал ужасную драку: он положил часы на пол и отключил питание, таким образом точно зафиксировав время убийства. Если бы драка была подлинной и часы были сброшены на пол в разгаре борьбы, они, несомненно, были бы повреждены. Даже если предположить, что часы остались целыми, они продолжали бы идти. Правда, штепсельная вилка могла бы выскочить из настенной розетки в результате падения. Однако, если посмотреть на положение стола, на расположение розетки и место, где были найдены часы, сомнительно, чтобы такое падение могло отсоединить вилку случайно. Итак, очевидно, что убийца предпринял определенные шаги с целью зафиксировать время убийства, чтобы впоследствии иметь алиби, после чего улетел на более позднем самолете… Принимая во внимание все вышесказанное, делаем вывод, что ваш критик с его билетом на трехчасовой самолет действительно убийца.
– Мы запросим аэропорт, – сказал Войцек.
После того как детективы ушли, Квиллер и Лодж Кендал выпили еще по чашечке кофе, и Квиллер сказал:
– Ты говорил, что у Хеймса мозг работает, как компьютер. Нет уж, скорее как бетономешалка.
– Я думаю, он прав, – ответил Кендал. – Могу поспорить, что Маунтклеменс попросил тебя взять ему билет на самолет явно с целью подчеркнуть, что в три часа он улетает. Потом он улетел на более позднем самолете. Ламбрет без колебаний впустил Маунтклеменса в галерею после закрытия, и Маунтклеменс, вероятно, застал его врасплох и убил.
– С одной-то рукой?
– Он был высоким. Он подошел к Ламбрету сзади, схватил его за горло протезом и вонзил резец в незащищенное горло Ламбрета здоровой левой рукой. Потом создал беспорядок в офисе, отсоединил часы, повредил некоторые картины, чтобы оставить ложные улики, и улетел в Нью-Йорк.
Квиллер покачал головой:
– Не могу представить себе Маунтклеменса с резцом в руке.
– У тебя есть более правдоподобная версия?
– Есть одна, но она еще не выкристаллизовалась.
Однако с ее помощью можно было бы объяснить все три смерти… Что в этом пакете?
– Пленки, которые полиция конфисковала. На них ничего нет, только заметок по искусству. Они тебе нужны?
– Я отдам их Арчи, – сказал Квиллер. – И возможно, напишу что-то вроде некролога, который будет напечатан рядом с последней колонкой Маунтклеменса.
– Поаккуратнее выражай свои соболезнования.
Возможно, ты будешь писать некролог убийце.
Усы Квиллера упрямо топорщились.
– У меня есть предчувствие, что Маунтклеменс улетел на этом трехчасовом самолете, – сказал он.
Когда Квиллер приехал домой с пленкой под мышкой, было около восьми часов, и Коко встретил его возле двери нетерпеливыми криками. Кот был не в восторге от весьма небрежного расписания приема пищи.
– Если бы ты мог говорить, я не сидел бы в прессклубе так долго, – объяснил репортер, – и ты бы получал свой ужин вовремя.
Коко заложил левую лапу за правое ухо и дважды коротко лизнул левую лопатку.
– Я полагаю, ты можешь отлично объясняться, – задумчиво сказал Квиллер. – Просто я не всегда могу тебя понять.