Кот, который разговаривал с привидениями
Шрифт:
– Верно ли, что семья Динглбери занимается ритуальными услугами более сотни лет?
– Да-а. Мой дедуля приехал из Старого Света строить шахтные склады. Ну и гробы тоже делал. Когда какой-нибудь бедняга умирал, дедуля не спал целую ночь, обстругивал гроб – по мерке, чтоб подходил. Гробы раньше не такие были, как сейчас. В головах они были широкие, а в ногах узкие. Логично, правда? Чтобы всё соединить как следует – это ого-го, это ещё уметь надо. Дедуля очень гордился своей работой, и папаша мой от него научился гробы делать, только стал
– Какую мебель, мистер Динглбери?
– Ну как – столы делал на высоких ножках, буфеты делал. Тоннами их продавал! Конторка Динглбери – так и называлась. И всё они немножко отличались друг от друга: есть дверцы, нет дверец, один ящик, два ящика, двойное дно, встроенный сейф, отделения для бумаг – всё, что люди пожелают.
– Ваш отец подписывал свои работы?
– Нё-ет. Люди знали, кто им сделал конторку. Имя незачем было ставить. А то сейчас везде шлёпают имена. У моих внуков на рубашках снаружи написаны имена! Дойдут ведь до того, что на гробах внутри будут писать имя Динглбери!
– Как ваш отец стал владельцем похоронного бюро?
– Как стал? Ну… Его конторки – они так хорошо шли, что он нанял себе ребят, и они ему и конторки делали, и кровати, и гробы – всё, что людям надо. Так папаша открыл мебельный магазин. Тем, кто у него гробы покупал, он оплачивал похороны. Катафалк у него был чёрный такой, красивый, лошади чёрные, украшенные чёрными перьями. В те дни похороны были как спектакль, было на что посмотреть! Когда я с братьями вошёл в дело – братья мои уже все поумирали… ну, вот, а тогда мы открыли похоронный зал, всё как надо, чтобы с достоинством и не напыщенно, ясно? Когда появились автомобили, лошадей мы продали. Людям не нравилось, когда гроб везли лошади. Потом сыновья мои стали помогать, потом и внуки. Внуки в школу пошли учиться. А я так и не закончил.
– Вы помните похороны Эфраима Гудвинтера?
(Долгая пауза.)
– Ну, что вам сказать, я тогда маленький ещё был, но дома о них говорили.
– Это было самоубийство или суд Линча?
(Долгая пауза,)
– Я знаю только то, что его нашли болтающимся на веревке.
– Вы знаете, кто снял тело?
– Знаю. Папа мой и сын Эфраима Титус. Ещё с ними священник там был. Не помню, как его звали.
– Мистер Кроубенкс?
– Вот-вот!
– Откуда вы всё это знаете?
(Долгая пауза.)
– Мне сказали туда не ходить. Папа велел мне сидеть дома, но я спрятался в фургон. Священник, значит, молитвы прочитал, папа с Титусом шляпы сняли. Я перекрестился. Я знал, что, когда мы приедем домой, меня выпорют.
– Вы видели тело? Руки были связаны или нет?
– Не видел. Это перед самым рассветом было – довольно темно ещё.
– У кого-нибудь был фотоаппарат?
– Был. Титус фотографировал. Не знаю зачем.
– Какая одежда была на трупе?
– Это давно было, да и я слишком переволновался, чтобы обратить внимание. Они на него одеяло набросили.
– Если это было самоубийство, то он должен был встать
(Долгая пауза.)
– Он, похоже, сел на лошадь да пришпорил её. Лошадь домой сама пришла. Без седла. Вот почему они и отправились старика искать. Так Титус сказал.
– Вы этому поверили?
– Я тогда молодой был. Не стал об этом задумываться.
– Ваш отец когда-нибудь говорил об этом?
(Долгая пауза.)
– Нет. Тогда – нет. (Долгая пауза.) Зачем вам это всё?
– Нашим читателям нравятся воспоминания членов клуба «Старая гвардия». Я брал интервью у Эвфонии Гейдж, у Эммы Хаггинс Уимзи, у Гомера Тиббита…
– А, у Гомера? Я бы мог вам рассказать такого, чего он не знает. Только не пишите этого.
– Я выключу диктофон.
Квиллер щёлкнул кнопкой диктофона и поставил его на пол.
– Я хочу водички попить, – потребовал старик своим пронзительным голосом. Когда «канарейка» убежала, он сказал Квиллеру: – Не хочу, чтобы она это слышала. – Хитро посмотрев на него, он прибавил: – Как она вам?
– Приятная женщина.
– Слишком молода для меня.
Когда «канарейка» вернулась со стаканом воды, Квиллер отвёл её в сторону и спросил:
– Могу я несколько минут поговорить с мистером Динглбери наедине? Он хочет обсудить какие-то личные вопросы.
– Конечно, – сказала она. – Я подожду за дверью.
– Куда она пошла? – нервно спросил Адам.
– Стоит за дверью. Что вы хотели рассказать мне, мистер Динглбери?
– В газете не пропечатаете?
– В газете не пропечатаю.
– Ни одной живой душе не скажете?
– Обещаю, – сказал Квиллер, подняв правую руку.
– Папаша мне перед смертью рассказал. Взял с меня слово, что никому не скажу. Он сказал, если люди узнают, нас обоих вздернут. Но теперь его нет, и меня скоро не будет. Что проку брать это с собой в могилу.
– Может быть, вам стоило бы передать эту тайну вашим сыновьям?
– Не-ет. Я этим молокососам не доверяю. Слишком дерзкие. А у вас честное лицо.
Квиллер со скромным видом разгладил усы. Ему всегда удавалось внушить доверие незнакомым людям. Стараясь казаться глубоко и искренне интересующимся, он спросил:
– Что же поведал вам ваш отец?
– Хм… Это насчёт похорон Эфраима, – проговорил старый Адам тонким голоском. – Самая длинная похоронная процессия в истории Пикакса! Шесть чёрных лошадей вместо четырёх! Двоих пригнали из самого Локмастера. За ними тридцать семь карет и пятьдесят две двуколки, но… все это была шутка. – Он хохотнул кудахтающим смешком, который перешёл в приступ кашля, и Квиллер протянул ему стакан воды.
– В чём заключалась шутка? – спросил он, когда кашель утих.
Адам с торжеством хихикнул;