Котовский

Соколов Борис Вадимович

Преподавал на курсах и один очень колоритный гражданин — бывший профессор Академии Генерального штаба полковник Ухач-Угарович, живший в ту пору в Умани. Так фамилию этого человека пишут биографы Котовского. И, как мы сейчас увидим, они совсем неслучайно искажают ее посредством замены всего двух букв. Вот как пишет о нем Владимир Шмерлинг: «В Умани проживал давно ушедший в отставку бывший профессор Академии Генерального штаба, полковник Ухач-Угарович. С того момента, как в Умани начал свою работу штаб кавалерийского корпуса, этот человек преклонных лет забыл о том, что он поселился здесь доживать свою старость.

Ежедневно в штабе корпуса Ухач-Угарович проводил занятия с командирами».

На самом деле звали этого человека Николай Александрович Ухач-Огорович. В 1923 году ему было уже 72 года. Он был потомственный дворянин и кадровый военный, произведенный в 1904 году в генерал-майоры. Николай Александрович был женат, имел детей, но не считал себя связанным узами брака. Его любовные похождения были широко известны. На Русско-японскую войну он отправился полковником, не обладая сколько-нибудь

значительными средствами. Но именно военное время казалось ему наиболее подходящим для того, чтобы составить себе солидное состояние. Будучи начальником центрального разведывательного отделения при штабе главнокомандующего Маньчжурской армией, он беззастенчиво присваивал выделенные на работу с агентурой средства, фабрикуя заодно фальшивые донесения несуществующих агентов. Но помимо должности начальника разведки у Ухач-Огоровича по совместительству была еще одна, гораздо более хлебная должность — начальника управления транспортом Маньчжурской армии. И здесь он развернулся вовсю. По должности Ухач-Огоровичу приходилось заключать договоры с подрядчиками на закупку у китайцев и поставку в армию продовольствия. Начальником транспортов с продовольствием он сделал Мераба Иоселиани, ранее осужденного к двенадцати годам каторги за грабежи банков и отбывшего ее на Сахалине. Иоселиани инсценировал ограбление транспортов китайскими хунхузами, в роли которых выступала шайка его подручных. Всё якобы награбленное честно возвращалось полковнику, который по второму разу продавал то же самое продовольствие Маньчжурской армии. Это был поистине вечный двигатель обогащения. В принципе одно и то же продовольствие таким образом можно было продавать и три, и четыре раза. Но Ухач-Огорович знал меру и допускал лишь двукратный оборот продовольствия, резонно полагая, что и этого хватит на безбедную послевоенную жизнь. Кстати сказать, полностью долю Иоселиани он так и не отдал. К тому же Ухач-Огорович платил подрядчикам вчетверо завышенные суммы за продовольствие, а они потом делились с ним прибылью. Наживался Николай Александрович и на закупке лошадей для армии. Покупая выбракованных кляч, в отчетах он показывал их стоимость как породистых рысаков. Высочайшим приказом от 6 декабря 1904 года «за отличие в делах против японцев» Ухач-Огорович был произведен из полковников в генерал-майоры. Вскоре после окончания войны он уволился в отставку и поселился в Киеве, предаваясь утехам с многочисленными любовницами. Но любвеобильность в конце концов погубила генерала. За время войны Ухач-Огорович облегчил казну на огромную сумму. Сюда вошли как средства, выделенные на разведку, так и суммы, полученные от махинаций с продовольствием и лошадьми. Можно сказать, что генерал внес немалый вклад в поражение России в Русско-японской войне. Сам же Ухач-Огорович в поражениях винил… журналистов. Он утверждал: «Преступная и непатриотичная болтовня одной части русской прессы, готовой продать Россию за возможность сообщить раньше других интересную новость и огласить секрет ради нескольких копеек, была широко использована японцами».

Первые публикации в прессе о возможной причастности интендантов Маньчжурской армии, включая Ухач-Огоровича, к крупным хищениям появились вскоре после окончания войны. Но доказательств тогда предъявлено не было. И 17/30 сентября «Новое время» опубликовало его гневное опровержение: «Напечатанные в газете „Русь“ сведения о моей деятельности во время войны — наглая ложь и клевета. В тылу Маньчжурской армии я никогда не служил, об израсходовании вверенных мне казенных сумм и формировании транспортов я напечатал подробный отчет в трех томах. Отчет имеется в продаже с января сего года. Следовательно, заявление „Руси“ о каких-то секретах доказывает только полное невежество газеты относительно обнародованных документов. Автора статьи „Герои тыла“ и редактора газеты привлекаю к судебной ответственности.

Генерал-майор Ухач-Огорович».

Однако в 1910 году по требованию председателя оборонной комиссии Государственной думы А. И. Гучкова и председателя Совета министров П. А. Столыпина была проведена сенатская ревизия интендантского ведомства. Ревизоры столкнулись с немалыми трудностями. Интенданты отказывались предоставлять накладные на закупки, заявляя, что они то ли находятся в штабе Сибирского военного округа в Иркутске, то ли были изъедены мышами, то ли сгорели во время войны. Выяснилось, что в архиве управления транспортом 1-й Маньчжурской армии отсутствует отчетность на семь миллионов рублей. Тогда ревизоры без согласия интендантов произвели выемку документов по поставкам в армию во время Русско-японской войны. Выяснилось, что закупочные цены на продовольствие были значительно завышены. Сенатская комиссия вызвала Ухач-Огоровича на допрос, однако тот, сославшись на занятость военно-патриотическими делами, явиться отказался. Но вскоре в Петербурге был задержан уголовник Яков Персии, который во время Русско-японской войны состоял в должности начальника агентурной разведки 1-й Маньчжурской армии и непосредственно подчинялся Ухач-Огоровичу. На допросах он подробно рассказал о махинациях своего шефа. Благодаря показаниям Персица был арестован Иоселиани, который поведал о транспортных махинациях Ухач-Огоровича. Показания дал и бывший главный ветеринар Маньчжурской армии Григорий Веревкин, который освидетельствовал лошадей, закупаемых у местного населения за небольшую долю от преступных доходов. Сенатская комиссия вновь пригласила Ухач-Огоровича в Петербург, но он опять отказался явиться. Тогда на допрос был вызван бывший командующий 1-й Маньчжурской армией генерал А. Н. Куропаткин, который сообщил, что на Ухач-Огоровича неоднократно поступали жалобы, но никаких мер по их рассмотрению предпринято не было. А самым важным доказательством против Ухач-Огоровича стала записная книжка генерала, обнаруженная во время обыска у его любовницы Фитингоф. Молва утверждала, что, мстя неверному любовнику, Фитингоф выкрала его записную книжку и сама сдала ее в полицию. В этой книжке Николай Александрович записывал все денежные поступления на свой счет. За период Русско-японской войны они составили 1 миллион 125 тысяч рублей.

В 1911 году Ухач-Огорович был арестован прямо на благотворительном базаре. На следствие оказывалось сильное давление. Боевые генералы, знакомые Ухач-Огоровича, которых он всегда хлебосольно угощал, требовали остановить преследования талантливого военного теоретика, патриота, наставника будущих офицеров. Ухач-Огорович действительно был автором нескольких военно-исторических и военно-теоретических работ. Так, в 1908 году в Киеве вышла его книга «Набег на Инькоу», а в 1909 году, также в Киеве, была издана брошюра под забавным названием «Вьючные носилки системы генерал-майора Ухач-Огоровича в Русско-японскую войну». В 1911 году, еще до ареста, генерал успел издать два капитальных труда «Манчьжурский театр военных действий в период Русско-японской войны 1904–1905 годов» и «Психология толпы и армии». 10 сентября 1912 года генерал-майор в отставке Н. А. Ухач-Огорович был наконец предан военному суду, который приговорил его к разжалованию, лишению орденов и дворянства, ссылке на три с половиной года в арестантские роты и штрафу в 157 тысяч рублей. Не исключено, что с Ухач-Огоровичем Котовский познакомился в тюрьме, или на каторге, или после побега оттуда. Во всяком случае, дело Ухач-Огоровича было весьма шумным и хорошо известным в уголовном мире. Ведь Николай Александрович стал единственным русским генералом, привлеченным к ответственности за многомиллионные хищения в интендантском ведомстве в период Русско-японской войны. Между тем, судя по имеющимся данным, Ухач-Огорович похитил значительно больше, чем 1 миллион 125 тысяч рублей, указанных в его записной книжке. Не исключено, что часть награбленного он раздавал другим генералам, благодаря чему оставался на хорошем счету у начальства. Но вряд ли суммы розданного исчислялись в миллионах рублей. Можно предположить, что Николай Александрович припрятал несколько миллионов рублей. А штраф в 157 тысяч рублей был для него все равно что насморк покойнику.

После революции Ухач-Огорович предложил свои услуги большевикам. Поскольку чина генерал-майора его лишили по суду, Николай Александрович счел возможным назваться полковником Генерального штаба, хотя на самом деле был лишен всех чинов и орденов. Большевики его услуги охотно приняли. Уголовное прошлое Ухач-Огоровича их не только не смущало, но, наоборот, делало его до определенной степени «социально близким» и гарантировало от измены. Ведь в Добровольческой армии Николаю Александровичу делать было нечего. Там ему не только никто руки бы не подал, но и пристрелить запросто могли.

Один из сыновей Н. А. Ухач-Огоровича тоже служил в Красной армии и, как и Котовский, принимал участие в подавлении тамбовского восстания. Он упоминается в мемуарах маршала Г. К. Жукова, который тогда командовал взводом, а затем эскадроном в 1-м кавполку 14-й отдельной кавбригады, входившей, как и бригада Котовского, в состав группы И. П. Уборевича. Георгий Константинович пишет: «Особенно запомнился мне бой весной 1921 года под селом Вязовая Почта, недалеко от станции Жердевка. Рано утром наш полк в составе бригады был поднят по боевой тревоге. По данным разведки, в 10–15 километрах от села было обнаружено сосредоточение до трех тысяч сабель антоновцев. Наш 1-й кавполк следовал из Вязовой Почты в левой колонне; правее, в 4–5 километрах, двигался 2-й полк бригады. Мне с эскадроном при 4 станковых пулеметах и одном орудии было приказано двигаться по тракту в головном отряде…

2-й полк бригады, столкнувшись с численно превосходящим противником, вынужден был отойти назад. Пользуясь этим, отряд антоновцев ударил нам во фланг. Командир полка решил повернуть обратно в Вязовую Почту, чтобы заманить противника на невыгодную для него местность. Мне было приказано прикрывать выход полка из боя.

Заметив наш маневр, антоновцы всеми силами навалились на мой эскадрон, который действовал уже как арьергард полка.

Бой был для нас крайне тяжелым. Враг видел, что мы в значительном меньшинстве, и был уверен, что сомнет нас. Однако осуществить это оказалось не так-то просто. Спасло то, что при эскадроне было 4 станковых пулемета с большим запасом патронов и 76-мм орудие.

Маневрируя пулеметами и орудием, эскадрон почти в упор расстреливал атакующие порядки противника. Мы видели, как поле боя покрывалось вражескими трупами, и медленно, шаг за шагом, с боем отходили назад. Но и наши ряды редели. На моих глазах свалился с коня тяжело раненный командир взвода, мой товарищ Ухач-Огорович.

Это был способный командир и хорошо воспитанный человек. Отец его, полковник старой армии, с первых дней перешел на сторону Советской власти, был одним из ведущих преподавателей на наших рязанских командных курсах.

Теряя сознание, он прошептал:

— Напиши маме. Не оставляй меня бандитам.

Его, как и всех раненых и убитых, мы увезли с собой на пулеметных санях и орудийном лафете, чтобы бандиты не могли над ними надругаться…

В этом бою мой эскадрон потерял 10 человек убитыми и 15 ранеными. Трое из них на второй день умерли, в том числе и Ухач-Огорович, мой друг и боевой товарищ».

Генерал-казнокрад был ценным инвестором и для Бессарабской коммуны. Ведь у него наверняка осталось немало от «честно» наворованного, причем такой предусмотрительный человек, как Николай Александрович, без сомнения, заблаговременно позаботился о том, чтобы перевести похищенное в золото, драгоценности и твердую валюту.