Коварный лед
Шрифт:
Старинг взглянул на своего шефа с легким упреком. Он был уверен, что это не голословные утверждения, но прекрасно знал, что, пока Ван Хаутем не заговорит сам, объяснений просить бесполезно. Он шумно вздохнул в надежде, что такое демонстративное поведение не останется без последствий. Но Ван Хаутем отвернулся к двери.
— Ты проверил алиби гостей Фидлера, Биллем?
— Да, конечно. Посетители — а среди них были и тузы из высшего общества — все в один голос утверждают, что никто не вставал из-за стола с начала сеанса в десять часов и до половины первого, когда мефрау Фидлер закончила
— Тогда позови ее мужа и приведи его в так называемую гостиную. Надо его немного пощупать.
— А вы здорово меня подвели, менеер Фидлер, уверяя, что дверь на улицу — это единственный вход в дом. Почему вы не сказали, что в котельной есть люк, через который можно спокойно войти и выйти?
Содержатель пансиона страшно удивился.
— Да разве ж это вход?! Люк всегда закрыт на задвижку. Я сам проверяю каждый раз, как меняют бочки с горючим. Нет, его нельзя считать входом, равно как и дверь в сад, окна моей комнаты и чердачные окна. И уж во всяком случае, это умолчание не могло помешать вашему расследованию. Ведь вы мне прямо сказали, что преступник, напавший на Терборга, находится под моей крышей.
— Я так думал, потому что знать ничего не знал о люке. А им сегодня ночью воспользовались уже два человека: Рулофс, чтобы выйти и вернуться, и фройляйн Мигль, которая ушла той же дорогой, но пока не вернулась.
— Что вы говорите?! Откуда вам это известно?
Ван Хаутем положил на стол перед Фидлером темно-синюю пуговицу.
— Это пуговица от пальто одного из ваших постояльцев. Верно?
— Да. Вы, похоже, и без меня знаете. Когда фройляйн Мигль впервые явилась сюда, на ее пальто были точно такие пуговицы.
— Так вот, этой дамы в комнате нет, и постель ее не тронута. А пуговицу я нашел на полу шахты, под люком. Должно быть, она потеряла ее, когда вылезала на улицу. Что же касается менеера Рулофса, то его мы задержали, когда он возвращался, вскоре после ухода ваших гостей. Мой практикант в настоящее время проверяет его алиби.
— Надеюсь, вы поверите мне на слово: я не знал, что менеер Рулофс отлучается из дому таким путем. Но фройляйн Мигль — как она узнала о существовании люка? Она ведь только что приехала и никогда не спускалась в подвал!
— Ей достаточно было выглянуть из окна, чтобы увидеть и люк, и проход на Кейзерсграхт.
Ван Хаутем вынул из кармана фотографию и положил ее перед Фидлером.
— Вы знаете этого человека?
— Откуда это у вас? Фотографию я вижу впервые, но это Фрюкберг.
— Спасибо. Не смею вас задерживать. Ночью вы мне еще понадобитесь, но мефрау пусть спокойно ложится спать. Да и вы, пожалуй, можете вздремнуть в удобном кресле.
— О нет, я ни в коем случае не буду спать. Может быть, приготовить кофе вам и вашим людям? Минутное дело.
— Очень любезно с вашей стороны, но пока не надо. Шаги Фидлера еще отдавались в пустом коридоре, когда из-за двери показалась седая голова Дейкемы. Он по обыкновению неуклюже подошел к столу и с таинственной улыбкой сел около Ван Хаутема. Из кармана пальто Дейкема извлек жестяную коробку для сигар, ту самую, которую Ван Хохфелдт утром принес комиссару. Из коробки высовывался клочок грязной ваты, а когда Дейкема положил ее на стол, внутри загремели камешки.
— В проходе между домами следов не было, менеер Ван Хаутем, — начал он. — На Кейзерсграхт я пошел сначала в направлении Вейзелстраат, да только все бесполезно. Дождь льет как из ведра и сильнейший ветер. Я вернулся обратно и пошел в другую сторону без особой надежды на успех. Но между Регюлирсграхт и Утрехтсестраат, недалеко от фонаря, я нашел вот это. Коробка валялась в неглубокой нише под окном, а камни были выброшены, очевидно, в припадке ярости, когда открыли коробку. Несколько штук я подобрал поблизости. Коробка, безусловно, та самая, и это доказывает, что преступник, напавший на Терборга, не остался в доме, а ушел в сторону Утрехтсестраат. Вот все, что удалось выяснить.
— Гм… Ты молодец, Дейкема. Да, коробка та самая. Вот, здесь я сделал метку своим ножом. Теперь слушай. Мысль, что мы в чем-то промахнулись, впервые появилась у меня, когда из комнаты зубного страдальца я посмотрел вниз, в кухню. Кто-то с карманным фонарем возился там у задней стены почти напротив двери в коридор. Проверь-ка, что он мог там делать.
Дейкема отправился в кухню, а в комнату вошел Старинг, только что обошедший все посты. Он с интересом взглянул на перепачканные грязью остатки аккуратного пакетика, собственноручно сделанного им утром, и молча выслушал сообщение Ван Хаутема о вылазке Дейкемы.
— Этот растяпа не захватил даже бумагу, в которую была завернута коробка, — неодобрительно буркнул он.
С трудом Старинг вытащил из кармана кирпич, найденный в третьем номере. Ван Хаутем, смотревший на своего помощника сбоку, увидал, как у того от безграничного изумления вдруг отвисла челюсть.
— Как это могло случиться? — выдавил Старинг, указывая на обертку.
Увидев на бумаге крупную карандашную надпись «Четвертый номер», а на обратной стороне адрес магазина, где была, по-видимому, куплена коробка, Ван Хаутем постарался скрыть удивление.
— Сам ты растяпа, — отозвался он добродушно. — Каждый порядочный агент сразу же опознал бы вещественное доказательство, когда брал его с камина у фройляйн Мигль. Ну, довольно об этом… Между прочим, теперь для нас еще более важно переговорить с фройляйн. Портрет Фрюкберга в ее несессере, оберточная бумага от исчезнувшей коробки, и, наконец, она сама болтается где-то в бурю, под дождем…
— А это фотография Фрюкберга?
— По крайней мере так уверяет Фидлер.
— Но тогда…
— Тсс!
Повернувшись ухом к входной двери, Ван Хаутем знаком велел помощнику замолчать. Очевидно, кого-то впускали в парадное. В ночной тишине голоса можно было различить даже здесь, в конце гулкого коридора. Ван Хохфелдт и Рулофс. Без четверти два. Немного погодя они оба вошли в комнату: скульптор — чуть пошатываясь, но, впрочем, в возбужденном, жизнерадостном настроении; Ван Хохфелдт — едва удерживая приступ смеха при воспоминании о занятных рассказах свидетелей и своеобразной обстановке, в которой подчас проводились допросы. Ван Хаутем бросил вопросительный взгляд на своего практиканта, и тот, улыбаясь, успокоительно кивнул ему, безмолвно давая понять, что установил алиби Рулофса.