Коварный обольститель

Хейер Джорджетт

– Так я и знала, что мы непременно дойдем до этого! – всплеснула руками герцогиня. – Позволь сообщить тебе, сын мой: требуется немалая решительность для того, чтобы затащить к дантисту ребенка, который того не желает! Уж кому, как не мне, знать об этом! В моем случае столь неприятную обязанность пришлось взять на себя Баттон – как случилось бы и с Эдмундом, если бы она не заболела весьма некстати!

– Можешь ничего мне не говорить, мама, – смеясь, сказал герцог, – потому что столь неприятную обязанность пришлось исполнить мне, если ты забыла!

– Вот именно! Бедный Эдмунд! Ты похитил его в Парке [5] , увез в своем экипаже и совершенно безжалостно посадил в камеру пыток! Уверяю тебя, сердце

у меня буквально обливалось кровью при мысли об этом!

– Знаешь, тебе бы следовало видеть его лицо, как видел его я! Полагаю, это безмозглая горничная доложила тебе, что я похитил его? А ведь на самом деле я всего лишь отвез его к Тилтону, и для этого была нужна вовсе не решительность – обычная твердость! Нет, мама: я ни за что не поверю, будто Ианта действительно любит мальчишку, потому что меня уже тошнит от этого! Хотел бы я знать, какой идиот внушил ей, будто она очень мило смотрится с ребенком на руках? А еще я весьма сожалею о том, что позволил уговорить себя подрядить Лоуренса [6] , чтобы он запечатлел ее на холсте в столь умилительной позе!

5

Парк – Гайд-парк в Лондоне.

6

Томас Лоуренс (1769–1830) – английский художник, получивший известность как изысканный портретист эпохи Регентства.

– Ты поступил так, пытаясь сделать приятное Гарри, – мягко напомнила сыну герцогиня. – И мне до сих пор отрадно сознавать, что картина была закончена вовремя и он успел увидеть ее.

Сильвестр подошел к окну и остановился подле него, глядя во двор. По прошествии нескольких минут он сказал:

– Прости меня, мама. Я не должен был так говорить.

– Да, разумеется, не должен, родной мой. Мне бы хотелось, чтобы ты перестал быть столь требовательным к Ианте, потому что ее стоит пожалеть. Тебе не понравилось, что она вновь начала выходить в свет со своей матерью в конце первого года траура. Что ж, я тоже была от этого не в восторге, но разве можно было ожидать от столь маленького создания, которое так любит удовольствия и развлечения, будто она безропотно согласится прозябать здесь? Так что она не пренебрегла приличиями, когда сняла траур. – Герцогиня поколебалась, но все же добавила: – И в том, что она вновь хочет выйти замуж, тоже нет ничего непристойного, Сильвестр.

– Я не обвинял ее в нарушении приличий.

– Да, не обвинял, но ты ужасно усложняешь ей жизнь, любовь моя! Быть может, она не слишком привязана к Эдмунду, однако отнять его у нее совсем…

– Если это произойдет, то исключительно по ее, а не моей вине! Она может жить здесь столько, сколько пожелает, или может забрать Эдмунда с собой и поселиться в Доувер-хаус. Что до меня, то я всего лишь говорил, что сын Гарри будет воспитываться в Чансе и под моим присмотром! Если Ианта вновь выйдет замуж, она получит право навещать Эдмунда, когда пожелает. Я даже сказал ей, что она сможет на время забирать сына к себе. Но вот чего я никогда не сделаю, так это не позволю ему расти под опекой Ньюджента Фотерби! Боже милостивый, мама, как ты могла подумать, что я способен обмануть доверие своего брата-близнеца?

– Нет-нет, что ты! Но неужели сэр Ньюджент настолько плох? Я была немного знакома с его отцом – очень дружелюбный и благожелательный человек, поэтому он соглашался со всем, что ему говорили! – но, мне кажется, с его сыном я не встречалась ни разу.

– Ты немногое потеряла! Состоятельный бездельник, на три четверти – идиот, а на четверть… Впрочем, оставим это! Хорош бы я был в роли опекуна, если бы доверил воспитание Эдмунда ему вкупе с Иантой! Знаешь, что мне сказал однажды Гарри, мама? Это были едва ли не последние его слова, обращенные ко мне. Так вот, он сказал: «Ты позаботишься о мальчике, Дук [7] ». – Голос Сильвестра сорвался, и он умолк. Спустя несколько мгновений, справившись с собой, герцог заговорил вновь: – Ты же помнишь, он иногда называл меня так, а глаза его лукаво

поблескивали. Это была не просьба и не вопрос. Он знал, что я так и сделаю, и сказал об этом не для того, чтобы напомнить мне, а просто потому, что такая приятная мысль пришла ему в голову, а ведь он всегда говорил мне все, что думал. – Увидев, как мать прикрыла глаза ладонью, Сильвестр подошел к ней, завладел другой ее рукой и крепко сжал. – Прости, мама! Но ты должна была меня понять!

7

Дук – кулак; деревянная пробка (жарг.).

– Я все понимаю, Сильвестр. Однако мне ясно и то, что неправильно держать здесь мальчика, за которым присматривает лишь старая Баттон да еще какой-то наставник, для которого малыш слишком юн. Не будь я сама обузой… – Она оборвала себя на полуслове.

Зная свою мать, как никто другой, герцог не сделал попытки ответить на невысказанный упрек, а спокойно произнес:

– Да, я тоже об этом подумал. Вот тебе очередной резон для того, чтобы я женился. Полагаю, Ианта быстро смирится с мыслью о том, что будет вынуждена разлучиться с Эдмундом, оставив его на попечении тетки. В таком случае она не навлечет на себя клеймо бессердечия, не так ли? Она придает большое значение тому, что скажут люди, и, признаюсь тебе, я не представляю, как Ианта, изображая перед всем миром любящую мать, сможет теперь оставить Эдмунда на милость его коварного дядюшки. А моя супруга как раз и смягчит мне сердце!

– Сильвестр, это… Она никогда не обвиняла тебя в коварстве!

Он, улыбнувшись, ответил:

– Быть может, она использовала другое выражение, но при этом щедро потчевала окружающих сказками о моем равнодушии к благополучию Эдмунда и жестоком обращении с ним. Пожалуй, всему услышанному они не поверят, но у меня есть причины полагать, что даже такой здравомыслящий человек, как Элвастон, считает, будто я незаслуженно строг с малышом.

– Что ж, если лорд Элвастон настолько плохо знает свою дочь, что верит всем ее словам, то я позволю себе усомниться в его здравомыслии! – язвительно парировала герцогиня. – Но давай больше не будем говорить об Ианте, родной мой!

– Охотно! Тем более я предпочел бы поговорить о своих собственных делах. Итак, мама, на какой женщине, по-твоему, я должен жениться?

– Учитывая твое нынешнее расположение духа, я не хочу, чтобы ты вообще женился на ком-нибудь. А когда ты возьмешься за ум, то женишься на той, которую выберешь себе сам!

– Ты решительно не хочешь мне помочь, – пожаловался герцог. – А я-то думал, матери всегда строят матримониальные планы в отношении своих сыновей.

– Вследствие чего нередко испытывают самое серьезное разочарование! Боюсь, единственным браком, который я для тебя планировала, была женитьба на новорожденной малютке, когда тебе самому исполнилось всего восемь лет!

– Вот видишь! Уже лучше! – одобрительно отозвался он. – А кем она была? Я ее знаю?

– Ты не упомянул ее, но, полагаю, должен был хотя бы видеть, поскольку в этом году она впервые вышла в свет. Ее бабка сообщила мне эту новость в письме, и я уже готова была просить тебя… – Герцогиня вновь оборвала себя на полуслове, злясь из-за того, что едва не сказала лишнего, и закончила фразу совсем иначе: – Передать ей привет от меня, но потом передумала, поскольку она вряд ли помнит, кто я такая. Она внучка леди Ингам.

– Как, моей уважаемой крестной? Одна из мисс Ингам? О нет, моя дорогая, только не это! Я, разумеется, бесконечно сожалею и все такое, но – нет!

– Нет-нет, она дочь лорда Марлоу! – смеясь, ответила его мать. – Он женился на Верене Ингам, которая была моей ближайшей подругой и вообще очаровательным созданием!

– Все лучше и лучше! – с одобрением заметил герцог. – Так почему же я ни разу не имел чести видеть очаровательную леди Ингам? – Он умолк, нахмурившись. – Однако я же видел ее! Я не знаком с этой дамой – собственно, не помню даже, что хотя бы разговаривал с ней, но должен сказать тебе, мама, что, какой бы красавицей она ни была в молодости…