Ковчег Могущества
Шрифт:
Поняв, что отступать уже поздно, Хапшет решительно вскинула подбородок:
– Да, именно так ты и должен поступить! Зато потом никто уже не сможет помешать нашей с тобой любви!
К безмерному удивлению девушки, царь не разгневался и не приказал сию же секунду казнить её. Он просто спокойно, взвешивая каждое слово, произнес:
– Я никогда не пойду на это. Да, война с братом, полагаю, неизбежна. И с ним я готов расправиться без сожаления. Но смерти собственным родителям никогда не пожелаю. Завтра же они покинут Омбос и с надлежащими почестями отбудут в Бехдед. – Помолчав, Сет всё тем же ровным тоном добавил: – И впредь не забывай, что ты всего лишь моя наложница. Следовательно, не вправе указывать, что я должен делать. Если только я сам не попрошу у тебя совета, если таковое когда-нибудь и случится.
Хапшет, крайне раздосадованная несговорчивостью возлюбленного, прикусила язычок.
На следующий день Геб и Нут, огорчённые и разочарованные поведением сына, взошли на ладью и отправились обратно в Бехдед.
Сет, провожая их, представил, как ненавистная Нефтида зальётся слезами, когда отец с матерью расскажут, что он не желает более видеть ее, и эта нарисованная в мыслях картинка доставила ему преогромное удовольствие. «В конце концов, она сама покинула Омбос – никто не гнал её из дворца, – успокаивал свою совесть повелитель Верхнего царства. – А от сына я, конечно, отрекаться не буду. Он просто сделал неправильный выбор, последовав за своей матерью…»
…Когда Геб и Нут прибыли в Бехдед, Нефтида и Анубис, ждавшие их возвращения с большим нетерпением, были сильно раздосадованы: надежды на примирение с Сетом не оправдались.
Маат и Тот, выслушав Геба и Нут, пришли в неподдельное возмущение.
– Увы, отныне бедной Нефтиде придется жить в изгнании, – со вздохом констатировала практичная Маат.
Тот задумчиво покачал головой:
– Нефтида – всего лишь женщина, а вот Анубис – мужчина и законный наследник трона Омбоса… Но если наложница Сета родит ему ребенка и, к тому же, сына…
– …тогда борьба за трон станет неизбежной! – закончила за него фразу Маат. И тотчас с жаром воскликнула: – Да, но Анубису принадлежит законное первенство наследования!
– Это уже не будет иметь значения. Если Анубис захочет восстановить свои права на трон Верхнего царства, он… – Тот осекся на полуслове.
– …Сможет получить их только с оружием в руках! – вновь завершила его мысль Маат.
Тот улыбнулся:
– Ты всегда умела читать мои мысли.
– Иногда я даже радуюсь, – улыбнулась ему в ответ Маат, – что наши дети – простые сегеры, а не наследники богов.
– Ты, верно, забыла, кто твой отец? – мягко пожурил её Тот. – В твоих жилах тоже ведь течет кровь богов!
Маат, решив не углубляться в эту тему, благоразумно промолчала. Ей почему-то реже всего думалось об отце, в прошлом – могущественном Ра: в воспоминаниях всплывала обычно мать – пусть одна из его многочисленных наложниц, зато красивая добрая земная женщина.
– Я отправлюсь в Омбос, – решительно заявила вдруг она.
– Зачем? – искренне удивился Тот. – Уж если у Геба и Нут не нашлось веских доводов, чтобы склонить Сета к примирению, то тебе это вряд ли удастся.
– Посмотрим… – упрямо склонила голову Маат.
Тот вздохнул. Ему как никому другому было известно: уж если жена что-то задумала, то не успокоится, пока не добьется своего.
– Я буду сопровождать тебя. И не один.
Маат удивленно вскинула брови.
– С кем же?
– Я слышал, Осирис тоже намеревается навестить и вразумить брата. Правда, прихватив с собой для верности отряд численностью в пятьдесят воинов.
Маат недовольно тряхнула головой, отчего её роскошные волосы рассыпались по плечам и страусиное перо, украшавшее золотой обруч, столь же недовольно колыхнулось.
– Не думаю, что это хорошая затея, – с сомнением в голосе произнесла она. – Сет может истолковать приезд Осириса не как «визит доброй воли», а как давление на него или, того хуже, угрозу его трону.
Тот пожал плечами:
– Переубедить Осириса столь же сложно, как и тебя.
Омбос, Верхний Египет
Сет встретил гостей с наигранной непринужденностью.
– Как самочувствие моей возлюбленной супруги? Как поживает мой дорогой сын?
– Сладок мед, что течёт из твоих уст! – сдержанно ответила Маат, прекрасно понимая, что Сетом руководят отнюдь не искренние чувства.
Повелитель Верхнего царства снисходительно улыбнулся:
– Полагаю, вы все изрядно устали – дорога наверняка выдалась тяжелой. А поскольку время уже позднее, прошу отужинать со мною и поскорее отправиться на отдых.
Ни Осирис, ни Тот, ни даже держащаяся настороженнее всех Маат не заподозрили в словах Сета никакого подвоха. Однако в ту же ночь «дыхание Апофиса» сделало своё коварное дело: все трое задохнулись во сне, и к утру их тела уже не подавали признаков жизни… Воинов из отряда Осириса, расположившихся на ночлег в шатрах близ дворца, всех до единого ночью перерезали нубийцы.
Наутро Сет собственноручно разрубил тело брата на куски и приказал слугам сбросить их в Нил на съедение крокодилам. Голову же Осириса повелел опустить в размягченный воск, после чего надеть на кол и выставить перед дворцовыми воротами на всеобщее обозрение.
Поскольку к Тоту и Маат Сет особой неприязни не испытывал, их тела он приказал кремировать, а затем, поместив прах в одну погребальную урну, предать земле за городом со всеми почестями..
…Слуги, превозмогая страх и отвращение, сложили останки Осириса в большую корзину. Самый пожилой из них, денно и нощно тоскующий по тем временам, когда полноправной хозяйкой дворца была Нефтида, вызвался отнести корзину к Нилу единолично. Возражений со стороны молодых слуг не последовало, ибо из корзины обильно сочилась кровь, и исходил тошнотворный запах смерти.
Добравшись до Нила, пожилой слуга печально посмотрел на его мутные воды. Затем, сняв свою страшную ношу с плеча и поставив на землю, приблизился к воде, дабы смыть кровь Осириса, просочившуюся сквозь прутья корзины на его рубаху.
В тот же момент на поверхность реки всплыл крокодил, привлеченный запахом крови и мертвечины.
– Прочь, Себек! – замахал на него руками слуга. – Сегодня ты не получишь желаемой трапезы!
Как ни странно, но крокодил тотчас послушно ушёл под воду. Старик же, омывшись, вновь взвалил корзину на правое плечо и, придерживая её обеими руками, решительно зашагал прочь от реки.