Ковчег спасения
Шрифт:
Ствол отдернулся на дюйм. Ана закрыла глаза, посчитав, что машины готовятся ударить. Затем ощутила резкий укол холода под глазами, такой краткий и аккуратный, что она почти не ощутила боли. Мгновением позже укололо так же в слуховом канале. Ана не знала, насколько изменилось ее восприятие времени, но чудилось, что спустя крохотную долю секунды черные щупальца достигли мозга. Ее захлестнул водоворот эмоций, смутные образы быстро сменяли друг друга, и казалось, содержимое мозга разматывают и считывают, словно длинную магнитную ленту. Ане захотелось взвизгнуть, дернуться, хоть как-то отреагировать, но тело не слушалось. Даже мысли едва шевелились, подавленные жутким вторжением черных машин. Битумообразная масса вползла в каждый ее закоулок, не осталось почти ничего от сущности, называвшей себя Аной Хоури. Но все же оставалось достаточно, чтобы понять: данные текут в обе стороны, из мозга и в мозг.
Когда машины установили стабильную связь с Аной, ей представилась колоссальная необъятная чернота, простирающаяся далеко за пределы черепа. Ее разум проник в ствол, прошел сквозь корабль, в пространство за ним, в сгусток машин, окруживших непрошеного визитера.
Хоури ощутила присутствие Торна, подключенного к той же информационной сети. И его мысли были точным отражением ее мыслей. Он был парализован, подавлен, не способен и вскрикнуть, даже вообразить облегчение, какое приносит крик. Ана попыталась дотянуться, дать ему знать, что еще существует, находится рядом. Хоть кто-то во Вселенной знает, что приходится испытывать Торну. Одновременно ощутила, как Торн пытается сделать то же самое – и оба словно сомкнули пальцы в пространстве своих душ, сплели руки, как любовники, тонущие в море мглы.
Безжалостное считывание продолжалось, черные щупальца пробрались в самые потайные части мозга. Это было намного страшней любой пытки или ее симуляции, испытанной Аной на Окраине Неба, хуже всего того, что делала с нею Мадемуазель. Единственное облегчение: она почти не осознавала себя. Когда угаснет последняя искра разума, Ана Хоури освободится.
Но вдруг ситуация изменилась. Передававшиеся ощущения черных машин дали понять: на краю окутавшего корабль роя появилось некое возмущение. Торн его тоже почувствовал – Ана уловила жалкий проблеск его надежды. Но ведь надеяться не на что. Машины всего лишь перегруппировались, готовясь к новой фазе уничтожения…
Инквизитор Виллемье ошибалась.
В ее рассудок вторгся новый разум, кристально ясный, спокойный, ничуть не подавленный мощным присутствием ингибиторов. В нем чувствовалось любопытство, толика нерешительности, и хотя страх тоже присутствовал, он нисколько не походил на беспросветный ужас, заполонивший разум Торна. Этот страх был лишь продолжением осторожности. В то же время к Ане вернулась часть ее «я», безжалостное иго черных машин чуть ослабло.
Чужой разум приблизился, и Ана внезапно, несмотря на помраченность рассудка, осознала: его грубая сила и своеобразие не казались чем-то из ряда вон – словно новый мощный инструмент озвучил известную мелодию. Это разум мужчины, не считавшего нужным сомневаться, не знавшего скромности, не сочувствовавшего чужим бедам. Но вместе с тем Ана заметила крохотную искру сожаления, а с нею и даже нечто похожее на заботу. Но как только она распознала эти эмоции, чужой разум отдернулся, снова скрылся за непроницаемой пеленой, и мозг Аны окутала пустота.
Хоури наконец смогла завизжать – власть над телом вернулась к ней. В этот же момент черный ствол тоненько звякнул и рассыпался. Открыв глаза, она обнаружила вокруг рой хаотично снующих, толкающихся кубов. Они пытались соединиться, образовывали большие конструкции, но те рушились через одну-две секунды.
Торн уже мог двигаться. Он встал, подошел к Ане, распихивая черные кубы, отстегнул ремни ее кресла.
– Интересно, ты имеешь хоть малейшее представление о том, что случилось? – спросил он, с трудом ворочая непослушным языком.
– Как ни странно, да. Но не знаю, сможешь ли ты поверить.
– А ты попробуй, расскажи!
– Торн, посмотрите наружу.
Он проследил за ее взглядом. Снаружи черная масса тоже не могла соединиться в целое. Тут и там открывались проемы, в них виднелось небо. Но вблизи корабля находились не только ингибиторы. Внутри их оболочки виднелся объект, не являющийся их частью. Он медленно и плавно облетал корабль, черные машины рассыпались перед ним, проворно убирались с дороги. Форму объекта трудно было разобрать – что-то вроде серого волчка из множества вращающихся слоев. Глубоко внутри что-то мерцало красным, будто сердолик. Объект, похожий на детскую игрушку, вряд ли имел больше метра в диаметре. Правда, оценить его размеры было непросто, внешняя граница то втягивалась, то выпячивалась. Оставалось лишь догадываться, что он собой представляет. Несомненно было одно: ингибиторы, как ни странно, опасались его.
– Смотри, он открывает для нас путь, – удивленно произнес Торн. – Можем бежать!
Ана выдернула его из пилотского кресла:
– Давай так и сделаем!
Корабль вылетел из роя машин и устремился вверх. В радаре Хоури видела: ингибиторы остались позади. Вот сейчас они окружат, расплющат мерцающий красный волчок и устремятся вдогонку. Но кораблю в форме змеиной головы позволили убежать. Лишь позже сзади что-то стремительно приблизилось, и на радаре оно давало такой же отклик, как у давешнего преследователя. Однако теперь оно пронеслось мимо с устрашающим ускорением, стремясь в открытый космос. Хоури провожала взглядом объект, пока тот не пропал из виду. Ее нисколько не удивило, что он направлялся к Гадесу, нейтронной звезде на окраине системы.
Где начался великий труд? Как и отчего? Ингибиторы не имели доступа к этой информации. Знали одно: труд доверен им, лишь они на него способны. Их миссия – самая важная, какая только выпадала на долю разумных сущностей в этой Галактике, а возможно, и в целой Вселенной.
Цель проста до крайности. Нельзя позволить, чтобы разумная жизнь распространилась по космосу. Хотя, если она ограничена единственной планетой или даже единственной Солнечной системой, ее не следует трогать. Напротив, ее нужно охранять и оберегать.
Но заразить всю Галактику разумная жизнь не должна.
При этом вовсе не ставилась задача полностью лишить Галактику жизни. С подобной ролью легко справлялась бы любая зрелая культура, особенно если бы она оказалась практически в полном одиночестве. В «звездных колыбелях» можно пробуждать искусственные сверхновые звезды, взрывающиеся в миллионы раз сильнее обычных сверхновых, опустошающие огромные пространства. Можно подводить и швырять звезды в спящую сверхмассивную черную дыру галактического центра. Раздираемая приливными силами, такая звезда испустит поток гамма-лучей, которые уничтожат всякую жизнь. Осторожно манипулируя гравитационной постоянной в локальных масштабах, можно сталкивать двойные нейтронные звезды. Можно натравить на всю Галактику своры самовоспроизводящихся машин, которые разнесут в щебень все каменные планеты всех звездных систем. За несколько миллионов лет все такие планеты исчезнут. Заблаговременные вмешательства в эволюцию протопланетных пылевых дисков, из которых формируются новые миры, не дадут образоваться планетам, пригодным для развития жизни. Галактика задохнется в смертной пыли – поруганная, изувеченная, она будет сиять на мегапарсеки красным гибельным светом.
Все это было вполне осуществимо.
Но задача ингибиторов – не искоренение жизни, а контроль за ее распространением. Сама жизнь, даже при ее изобилии, для черных машин оставалась священной. По большому счету, именно ради ее сохранения, а в особенности ради сохранения разума, и существовали ингибиторы.
Для этого нельзя было допустить, чтобы разум распространился.
Методика черных машин, отточенная миллионами лет опыта, отличалась простотой и эффективностью. Звезд – великое множество. Огромно и количество миров, где простая жизнь способна развиться вдруг до разумной. Потому ингибиторы рассыпали по Галактике завлекающие, интригующие артефакты, сигнальные мины. Расположили так, чтобы освоившая дальние полеты цивилизация рано или поздно натолкнулась на одну из них. Ловушки ставились с расчетом на то, чтобы не провоцировать выход в космос – но неизбежно привлекали к себе уже вышедших.