Ковчег спасения
Шрифт:
Однако ускориться можно и по другим причинам, не связанным с сокращением срока полета. Скади притягивала опасная, но такая многообещающая возможность, которая позволила бы начисто переписать правила игры.
– А что с преследующим нас кораблем? – спросила Фелка. – Где он?
На экране появился второй кружок с перекрестьем, почти наложившийся на первый, изображающий Эпсилон Эридана.
– Здесь, в центре. Сигнатура источника тау-нейтрино слабая, но уверенно различимая. Они идут тем же курсом, что и мы.
– Но далеко позади.
– Да. Три-четыре недели.
– Может, это просто торговцы? Какие-нибудь ультра торопятся к Ресургему?
– Вероятность этого мала. Ресургем для торговцев не слишком привлекателен, а если бы корабль шел к другой колонии, он бы уже отклонился от нашего курса. Фелка, сомнений нет – нас преследуют.
– Идут в кильватере.
– Да. И у них пусть небольшое, но преимущество: наш выхлоп обращен к ним, их выхлоп мы не видим. Я могу обнаружить преследователя, потому что у нас военные детекторы нейтрино, но все равно мы едва его видим. Ему же, чтобы нас засечь, достаточно обычной оптики. Я разделила наш выхлоп на четыре струи и придала каждой разное угловое смещение. Но преследователю достаточно уловить малую долю рассеянного света от выхлопа, чтобы определить наши координаты. Выход нейтрино в наших реакторах подавлен, и потому мы будем иметь преимущество на финальной стадии, когда повернемся дюзами к Ресургему и начнем торможение. Однако, думаю, это преимущество нам не понадобится. Нас не догонят, как бы ни пытались.
– Но он уже должен отставать. Он отстает?
– Нет. Держит два g от самого Ржавого Пояса.
– Не думаю, что обычные корабли способны так сильно и долго ускоряться.
– Обычные – нет. Однако существуют способы поддерживать большое ускорение. Фелка, ты помнишь историю капитана Ирравель Веда?
– Конечно.
– Догоняя пирата Седьмая Проба, она модифицировала свой корабль, чтобы выжать ускорение в два g. Вернее, не модифицировала, а изуродовала: не улучшила двигатели, а выбросила все лишнее с корабля, оставила лишь голый скелет. Сгрузила спящих пассажиров на комету, чтобы уменьшить массу.
– Думаешь, наши преследователи сделали то же самое?
– Другого объяснения нет. Но крайние меры им не помогут. Даже при двух g они не смогут сократить разрыв, а если мы увеличим подавление инерции, разрыв увеличится. Три g им не выжать из корабля – из него уже просто нечего выбрасывать. Они на пределе.
– Это все-таки Клавэйн!
– Откуда такая уверенность?
– Скади, я знаю: он никогда не сдается. Клавэйн решил добыть эти пушки, он не отдаст их в твои холодные клешни без боя.
Скади захотелось пожать плечами, но стальное тело пожимать плечами не могло.
– В таком случае, это лишь подтверждает мои давние подозрения: Клавэйн – иррациональный человек, любитель эффектных жестов, какими бы нелепыми и губительными они ни были. И эта погоня – всего лишь его самый нелепый в его жизни и самый губительный жест.
На первую ловушку Клавэйн наткнулся в восьмистах астрономических единицах от Йеллоустона, в сотне световых часов от начала пути. Ловушка не стала сюрпризом, – пожалуй, Клавэйн был бы разочарован и слегка встревожен, если бы Скади не попыталась отделаться от погони.
«Паслен» регулярно, раз в неделю, сбрасывал мины, автономных роботов, искусно замаскированные, невидимые для радаров и сенсоров преследователей. Роботы были настолько малы, что Скади могла производить их сотнями, усеивая препятствиями путь Клавэйна.
Им не требовался ни высокий интеллект, ни большая дальность поражения. У противников давно пропали сомнения в целях друг друга. Маневрировать нельзя – даже малое отклонение от прямой, соединяющей Эпсилон Эридана и Дельту Павлина, задержит на многие недели. А старый сочленитель и так намного отстал и вряд ли захочет увеличивать отставание. Деваться ему некуда. Если и уйдет с курса, будет вынужден вскоре вернуться на него.
Однако это едва ли упрощало задачу роботов-мин. Взрывами субсветовику особо не повредишь, разве что совсем уж с малого расстояния – ударная волна через вакуум не распространяется. А шансы робота подобраться хотя бы на тысячу километров к кораблю Клавэйна ничтожны в такой степени, что нет смысла ставить на него мощный заряд тектонического класса. Потому Клавэйн ожидал, что роботы будут прицеливаться и стрелять на дистанциях порядка нескольких световых секунд, используя, скорее всего, одноразовые ускорители заряженных частиц или боеголовок. Старый вояка поступил бы именно так, желая осложнить жизнь погоне.
Но Скади зачем-то использовала тектонические боеголовки. Совала их примерно в каждого двадцатого робота. Причем, выпустив свору мин, боеголовку ставила на одну из последних. Детонаторы взрывали ее приблизительно в световом часе от преследующего корабля. Вдали вспыхивала колючая синяя искорка, темнела до фиолетовой, сдвинутая эффектом Доплера, – роботы шли на скорости в несколько сотен километров в секунду. Спустя часы или десятки часов мина с боеголовкой взрывалась снова, а то и две или три разом, вспыхивая каскадом фейерверков среди космической темноты. Некоторые подбирались ближе прочих, но все равно вред причинить не могли.
Накопив статистические данные по минам, Клавэйн провел анализ разброса расстояний и оценил вероятность повреждения своего корабля в одну тысячную. Шансы же на полное разрушение были в сто раз меньше. Ясно, боеголовки взрывались не с целью поразить звездолет.
Затем старик понял: Скади использует боеголовки для того, чтобы увеличить прицельную точность других роботов. Вспышки, будто в стробоскопе, высвечивали догоняющий корабль и позволяли определить его скорость. Прочие роботы наверняка могли улавливать фотоны, отраженные от звездолета Клавэйна. Так Скади компенсировала невозможность поставить нейтринные детекторы на роботов. Но такая информация неизбежно запаздывала, пока передавалась на «Паслен», отдалившийся на много световых часов. Тектонические боеголовки, взрываясь, позволяли пучковым орудиям и ускорителям роботов целиться лучше, выхватывая звездолет Клавэйна из темноты. Самих пучков старик не видел – лишь накачавшие их разрывы. Энергии пучков составляли примерно сотую часть от энергии тектонической боеголовки – достаточно, чтобы запитать гразер с убойной дистанцией порядка пяти световых секунд. Если пучок пройдет мимо, на корабле его не заметят. В межзвездном пространстве так мало пыли, что, даже разминувшись на пару километров с субсветовиком, пучок практически не рассеется. То есть Клавэйн был словно слепой и глухой солдат, который брел по нейтралке, не замечая свистящих рядом пуль, не чувствуя даже ветра от них, пролетевших в миллиметрах.
Ирония же судьбы заключается в том, что, если пучок не пройдет мимо, никто на корабле Клавэйна этого тоже не почувствует.
Но старик придумал неплохую ответную тактику. Мины Скади палили с расстояния пять световых секунд. Значит, их прицел зависел от данных, устаревших как минимум на десять секунд. А скорее всего, и на все тридцать. Прицельные алгоритмы экстраполируют курс, оценивают наиболее вероятное отклонение от прогноза. Но тридцати секунд лага более чем достаточно, чтобы свести на нет эффективность стрельбы. За тридцать секунд при ускорении в два g корабль смещался на девять километров относительно роботов-мин – почти две полных длины его корпуса. Потому, если слегка менять случайным образом тягу, точность прицельной оценки роботов упадет катастрофически. Чтобы добиться прежней вероятности поражения, Скади придется израсходовать намного больше ресурсов.