Ковыляя, кот идет
Шрифт:
— Да не в этом дело…
— Что ты заладил: не в этом, не в этом… Именно в этом.
— Не говори так, Слава, ты ведь не знаешь её…
— Со стороны оно виднее. Она совсем тебе на голову села.
— Но она любит меня. И я её тоже.
— Ерунда, ерунда, — Слава поморщился. — Через год она выйдет замуж за перспективного архитектора, а у тебя появится другая. И ты будешь точно так же любить ее и катать ей свои стихи.
— Ты стихи не тронь. И не говори так. Ты не знаешь ничего…
— Может быть…
Слава достал из кармана сигареты и они закурили.
— Но ведь нас с тобой двое? — с отчаянной надеждой
— Да, Андрюшенька.
— Двое было и двое будет, ведь так?
— Да.
— Пошли выпьем, Славик?
— Пошли, Андрюша.
На кухне битник Женя и стереотипные хлестали из кружек кофе, дуя и обжигаясь.
— Ну как, алкаши, отошли? — спросил Женя.
— Вроде.
— Ну пошли плясать.
— Пошли.
— Слышь, а что это ты за кадр пригласил?
— Да так… кадры как кадры… знакомые…
— Переспать с этими дамами можно?
— Да как вам сказать… Не знаю… Попробуйте.
Они допили кофе и пошли плясать.
Пляски продолжались.
Андрей снова присоединился к танцующим.
— Пойдём погуляем, — шептал на ухо приглашённой Сергей, гладя её руку (та смущалась), — пойдём… Здесь так душно… Такой вечер… пойдём…
Уломал. Они незаметно выскользнули из комнаты и ушли.
Упившийся и задремавший в кресле Вова вздрогнул, когда хлопнула дверь, выпустил рюмку, и она разбилась.
Женя выудил из танцующих Андрея.
— Андрюха, — пьяно спросил он, — ты мне друг?
— Друг, Женя, друг.
— Андрюха, — пьяно спросил Женя, — ты меня любишь?
— Люблю, Женя, люблю.
— Тогда почитай стихи.
— Какие тебе?
— Свои, Андрюша, только свои. Прочтёшь?
— Раз ты просишь, Женя…
— Тихо! — крикнул Женя и снял иглу. — Андрей свои стихи почитает.
Все заинтересовались.
Андрей стал в позу, руки в карманы.
— Я вам новое прочту.
Смотрел он куда-то сквозь.
— а по ночам гитара плакала и оседая на плечах по лицам висельными пятнами бродила музыки печать невыносима объяснимость и потому как стаи птиц аккорды синие носились и опускались на карниз и что-то призрачно давило аж пальцы в узел завяжи и музыка в меня входила, как мотоциклы в гаражи и так хотелось полотенцем больное горло обвязать бежать размахивая сердцем и поворачивать назад но мы сидели в этой комнате где звуки бились в потолок и слушая в ладонях комкали себя как носовой платок и верилось что в что-то верилось что кто-то ждёт за поворотом что1
А. Прийма. «а по ночам гитара плакала» (Прим. авт.)
(он уже выкрикивал эти слова, не владея собой, словно…)
полетят над вербами(в истерике, зажимая тонкими пальцами глаза)
стремительные вер-то-лё-ты-ы!…А в коридоре один из стереотипных пытался лапать одну из приглашённых, сопел, а та не давалась.
Черно.
Органная музыка (И. С Бах. Хоральная прелюдия си-минор, исполнение то же.)
Андрей и Слава идут по пустой улице. Гулко стучат их шаги.
— А Танька твоя, — вдруг вспомнил Андрей, — она не будет обижаться, что мы ушли?
— Ничего. Она приученная. Вот где мы с тобой выпить достанем?
— Чёрт его знает… Закрыто уже всё…
— Придумал! На вокзале, на складе можно.
Из-за поворота выскочила машина.
— Такси, такси! — замахали они руками.
— На вокзал, — сказал Слава шофёру.
Они умчались на машине, и улица стала совсем пустой.
Вокзал. Гулко, Иногда объявляют поезда.
Видны ряды спящих на скамейках. Корзины, кошёлки, чемоданы.
Андрей и Слава стучатся в ресторан. Им не открывают. Буфетчица, что-то кричит им через дверь, но они настойчиво стучатся, пока буфетчицу не сменяет милиционер.
Тогда они мгновенно отходят от дверей ресторана и в задумчивости бродят по залам, не зная, что предпринять.
Вдруг — осенило. Бегут на перрон. Поезд. Быстро идут вдоль состава. Застыли на подножках проводники. Грузят серые мешки с газетами в почтовые вагоны.
Вагон. Андрей стучит по окошку. Зажгли свет, сонная морда. Жестами, мол бутылку отпустишь? Морда покивала: дескать, отпущу, сделает, иди к дверям. Они подёргали дверь — заперта. Андрей вернулся к окну, постучал. Морда в это время маячила в дверях, высматривая: где же покупатель? Удалилась обратно в вагон. Так они и бегали от окна к двери, пока не сошлись, наконец, у окна. Андрей помахал ключиком — дескать, дверь заперта. Морда поняла, открыла дверь и выдала желанные бутылки, когда поезд уже трогался.
Голос Славы: …потом я хотел написать рассказ про этот вечер, про Андрюшу, про наших, про меня, про девочек, но не написал. Я ресторан, с потушенными огнями… Я ведь уже тогда понимал, что вовсе нас с Андрюшей не двое, что это он так говорил — потому что ему тяжело было. Я-то очень его любил, — и парень он хороший, всё для друга сделает — и поэт настоящий. Но не было нас с Андреем двое. А был он один и будет один. Всю жизнь. Потому что он из таких людей. Есть такие люди, которые всю жизнь одни — хотя и друзей у них полно, и женщина есть. Так Андрюша наш был как раз таким.