Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
– Будь здрав и ты, Вятка, вижу, что не к сече снаряжались, а к охотному
делу, – негромко откликнулся Латына. Он отошел от помощников и повел
десницей назад, указывая на ратников, сгрудившихся за ним.- Посылаю с тобой
воев числом пять десятков, самых крепких и надежных, назначаю тебя главным
над ними. Не взыщи, но среди них Званок с супружницей, а ты, чай, был с ними
в разладе.
– Вота, лиха беда начало, – насупился десятский, выискивая глазами
Улябиху.
были без оружия и доспехов, на поясах висели только ножи, а лапти были
обернуты, как и у самого Вятки с друзьями, лоскутами темной дерюги. Между
ними затесался тугарин в малахае, надвинутом на лоб, и в ордынском чапане
поверх русского шабура. Вятка с недоверием передернул плечами. – А этот кто
будет, неужто нам ихнего толмача еще не доставало!
– Я это, Вятка, я и есть Улябиха, от которой ты пожелал откреститься, –
подал тугарин высокий и хрипловатый голос. – Ежели откажешь, я сама за вами
увяжусь, никто не удержит.
Латына развел руками и сделал шаг назад, давая возможность десятскому
получше приглядеться к новым соратникам, а Вятка все шарил глазами по
небольшому отряду:
– А твоя подруга где? – наконец спросил он у Улябихи. – Это кто такая? – отозвалась дерзкая баба. – Та, что бежала при штурме поганых по пряслу и несла своему семеюшке
секиру, – он подошел еще ближе. – Она тоже зыбила надежу отрубить головы
всем нехристям за один замах.
Один из дружинников понял, о ком идет речь, он сдвинул треух на
затылок:
– Ее семеюшка надысь укреплял глухую башню досками, а супружница
готовила ему в истобе вечерю, – он ухмыльнулся. – У них трое огольцов по
полатям, мал мала меньше, какая охота, когда там забот полон рот.
Вятка прошелся вдоль ряда добровольцев и завернул снова к Латыне, молча
следившим за его действиями.
– Отряд твой, тысяцкий, справный, я мыслю, что кровавого замесу мы
наведем дивно хрушкого, – он поправил ножи на поясе. – На навершии все
нужное уже приготовили?
– Я сам смотрел, – поддакнул тот. – Осталось только сбросить лестницы
вниз.
– А где три мешка с хлебом, о которых я говорил ранее? Тысяцкий поманил к себе дружинника из своего окружения, а когда тот
предстал перед ним, спросил:
– Куда ты сложил хлеб? – Вота, на дровнях лежит сеном прикрытый, – указал тот на лошадь с
санями, привязанную возле взбегов. – Все три мешка.
Вятка приказал тоном, не терпящим возражений: – Несите их сюда, раздергайте визляки и раздайте караваи моим
охотникам.
Он понимал, что может последовать
то время, как вокруг города бесновались ордынские лучники, и никому не было
известно, сколько еще продлится осада крепости. На некоторое время наступила
тишина, затем Латына не удержался и спросил, понизив голос: – Вятка, ты идешь не на седмицу и даже не на несколько ден, а всего на
одну ночь. Ты так и не сказал, зачем тебе столько хлеба.
– Раздай караваи моим охотникам и больше ни о чем не выпытавай, – резко
повторил тот, отходя от тысяцкого на шаг назад. – Это приказ воеводы Радыни.
Тот нахмурил брови и перемялся с ноги на ногу, глянув исподлобья на
недавнего своего десятского, махнул шуйцей дружиннику, чтобы он с остальными
брался за дело. Но недоуменно – угрожающие движения не произвели на Вятку
никакого действия, он будто врос в землю. Когда пропеченные кругляши
заходили по рукам охотников, от старшего малой дружины снова поступила
команда, заставившая удивиться теперь всех, кто находился вокруг.
– Разламывайте караваи и натирайтесь мякишом с головы до пят, –
скомандовал он. – Чтобы от вас сытным духом несло за версту.
Процедура натирания проходила в полном молчании, никто не понимал, что
задумал десятский, которого благословил на охоту сам воевода. Многие ратники
отламывали куски побольше и запихивали их за полы поддевок, другие не
стеснялись жевать хлеб на глазах у всех. Никто не говорил им ни слова, потому что они шли на дело, с которого могли не вернуться. И когда земля
вокруг усыпалась ржаными кусками и крошками, Вятка отдал новый приказ: – А теперь сойдите с этого места, чтобы бабы смогли подмести тут и
собрать остатки хлеба в мешки. Глядишь, наберется столько же, или чуток
поменьше.
Когда и этот приказ был исполнен, десятский вопросил у добровольцев, не
оборачиваясь на тысяцкого, по прежнему нервно теребившего пятерней черную
бороду:
– Все готовы к набегу на нехристей? – Мы сами вызвались на охоту, – дружно ответили ратники. – Веди нас, Вятка, на поганых тугар. – С Богом! Спаси нас Христос и Перун, – десятский перекрестился, за ним
осенила себя крестными знамениями его малая дружина. Он помолчал и снова
обратился к подчиненным. – Призываю вас слушать мои приказы без всякого
прекословия, а ежели кто взбунтуется или проникнется страхом, тому первая
смерть. Согласны?
– На том порешили, Вятка. – Тогда повертайте стопы на взбеги. Веревочные лестницы, скрученные в мотки на краю навершия, бесшумно