Краденая судьба
Шрифт:
Но так или иначе, единственную панель я нашла у входной двери. Там явно было сосредоточено все управление коммуникациями помещения. Вот только… панель была нерабочая. Или наглухо заблокирована. Что в моем положении было равнозначно. Безуспешно потыкав сначала более-менее знакомые кнопки, а потом уже, когда не дождалась отклика, нажимая все подряд, я разочарованно сползла по стене. Есть хотелось неимоверно. Но панель была глуха к моим потребностям.
Единственное, что работало в каюте исправно – это был санузел: компактный унитаз с волновой очисткой, такой же волновой душ в углу, и крохотный умывальник с осколком зеркала над ним. На мое счастье, умывальник был обычный, с текущей из крана водой. Понадеявшись,
Вот так я проводила свое время. Убрав с глаз долой стол и стул, а через некоторое время и койку, я методично наматывала круги по маленькому и тесному помещению. Почему-то во время движения голод не так остро терзал мое тело. А когда уставала ходить, или желудок особенно свирепо принимался бурчать, я заходила в санузел и с пригоршни глотала тепловатую безвкусную воду. Столько, сколько могла, чтобы хоть немного унять острое чувство голода.
Выйдя из санузла после очередного такого «водопоя», я столкнулась в дверях с вошедшим в каюту инзаром. Во мне волной взметнулась злость. Даже в тюрьмах преступников кормят регулярно! А меня заперли без крошки еды и без возможности ее заказать! И это в благодарность за возвращение девочки целой и невредимой! К горлу подкатила клубком горечь. Я вспомнила, как заказала в номере всего одну порцию, больше заказывать побоялась в целях конспирации. Знала бы, что так все закончится, то хотя бы поела сама.
– Здесь не работает панель доставки! А я есть хочу! Ничего сегодня еще не ела!
Как я ни старалась убрать обвиняющие нотки из голоса и просто констатировать факт отсутствия еды, претензия все равно прозвенела в воздухе. И инзар оскалился. А я только сейчас обратила внимание на мелочи, которые не бросились в глаза сразу. Да, инзар выглядел по-прежнему: черный эластичный свитер под горло, черные прямые брюки почти классического кроя, но все же неуловимо от него отличающиеся, черная блестящая куртка и черные жесткие волосы, уложенные волосок к волоску. Вот только в глазах тлел жуткий мертвый огонек даже не злости, а какой-то беспощадности что ли, и мрачного предвкушения. Да тонкие губы кривились в презрительной ухмылке. А когда он заговорил, то я окончательно убедилась в том, что этот инзар совсем не тот, с которым я беседовала ранее.
– Да что ты говоришь! Ай-яй-яй! Как же это я так смог! Оставить без еды тварь, которая посмела похитить мою дочь!
Я невольно попятилась. Этот голос я уже слышала, когда только очнулась в этой каюте. Это был тот самый, второй, кажется, Дэньеран, который хотел «поразвлечься» со мной. В густой, как смола, тишине каюты у меня по спине стекла холодная липкая струйка. Кажется, я влипла.
– Что такое? Ты уже передумала требовать обед, дорогая?
«Дорогая» - прозвучало так, словно это наименование каких-то особо мерзких нечистот. Я невольно содрогнулась и по стеночке постаралась отодвинуться как можно дальше от темного инопланетника, в глазах которого стыло безумие.
С громким равнодушным шорохом на пол упала сброшенная куртка. Инзар сделал в мою сторону шаг. А потом еще один. Я снова поползла по стенке дальше. Как можно дальше от этого психа. И далеко не сразу поняла, что «дальше» двигаться уже невозможно. Каюта закончилась, я оказалась зажатой в углу.
Еще один шаг. Медленный, веский, тяжелый. Как приговор несостоявшегося суда. Я не знаю, почему мне было так страшно. Наверное, я каким-то шестым чувством ощущала, что меня ждет после того, как инзар приблизится ко мне на достаточное расстояние.
Еще один шаг. Я, не отрываясь,
Широко раскрытыми от ужаса глазами я наблюдала, как инзар лениво поднял руку вверх. В воздухе тяжело свистнул ремень.
Глава 8
Меня никто никогда не бил. Детство я свое не помнила. Но, думаю, что если бы что-то подобное было, то в памяти бы это отложилось все равно. В детском доме мы никому не были нужны. Ну, то есть, нас кормили, учили, обеспечивали всем необходимым. Кроме одного: человеческого тепла и любви, кроме семьи. К нам относились почти так же, как и к рабочим дроидам. Нам с Пашкой повезло больше, чем другим. Мы заменили друг другу семью, родителей, братьев и сестер. И, естественно, Пашка никогда не поднимал на меня руку.
И вот сейчас, пережив жуткий опыт общения с шаризом, я с ужасом и тоской смотрела чужого смуглого мужчину. Жуткий огонек предвкушения в его глазах пугал гораздо больше занесенной для удара руки.
Говорят, ожидание смерти хуже самой смерти. И это правда. Смотреть в глаза своему обидчику и не иметь возможности спастись или защитится, видеть занесенную для удара руку… Я вдруг ощутила в себе странную злость. Словно я – загнанная в угол волчица, над которой, заранее празднуя победу и предвкушение, измывается человек. Внутри меня росло и ширилось безумное желание оскалить несуществующие клыки, зарычать, вскочить и вцепиться в карающую ладонь.
Не случилось ничего. Меня не ударили. Я не бросилась на обидчика. Просто вдруг в тишине помещения, нарушаемом только рваным, хриплым дыханием инопланетника и моим, вдруг раздался пронзительный, как тревожная сирена, сигнал.
Вздрогнули мы оба. Странная, зачарованная атмосфера разлетелась на сверкающие острые осколки. Пугающий огонек в инопланетных глазах медленно угас. Рука так же медленно опустилась. Инопланетник взглянул на дисплей зумма и витиевато выругался. Ну, то есть, я подозреваю, что выругался. Вряд ли в такой момент с губ мужчины могла сорваться похвала тому, кто отправил сообщение. Скорее уж стоэтажная конструкция во славу такой-то матери.
– Запомни на чем мы остановились, детка. Продолжим, когда я освобожусь.
Переход на всеобщий оказался слишком резким, а обещание, вложенное в фразу, слишком зловещим. Я вздрогнула всем телом, наблюдая, как инопланетник ловко вдевает обратно ремень, застегивает его, поворачивается и исчезает за дверью.
Несколько секунд, а может быть целую вечность я тупо смотрела на вновь захлопнувшуюся серую поверхность, отрезавшую меня от свободы. А потом внутри словно что-то сломалось. Или порвалось. Я расхохоталась. От горького и острого, как битое стекло, смеха мне самой было больно внутри. Больно и страшно. Но остановится я не могла. Словно прорвало внутри какую-то невидимую плотину. Смех все рвался и рвался наружу, вымывая из меня остатки наивности и надежды на лучшее. Наверное, именно в эти минуты я и осознала окончательно, что ни Земли, ни Пашки я больше никогда не увижу. Что я, Машка Захарова, оказалась всего лишь песчинкой на просторах космоса. Расходным материалом. И фактически меня уже нет. Была, да вся вышла. Закончилась… Испарилась бесследно. Как капелька дешевых духов. Не оставив после себя даже следа.