Крах нацистской империи
Шрифт:
Нацистский главарь не намеревался откладывать наступление на Западе — он так прямо и сказал об этом. Но у него имелось «несколько теоретических соображений», которые помогли бы Муссолини разрешить его трудности, предприняв фронтальное наступление в гористой Южной Франции, поскольку этот конфликт, по его мнению, «будет стоить много крови». Фюрер предложил: а почему бы не выделить сильную итальянскую группировку, которая вместе с немецкими войсками будет наступать вдоль швейцарской границы в сторону долины реки Рона «для того, чтобы обойти французско-итальянский альпийский фронт»? Перед этим, разумеется, основные немецкие армии начнут теснить назад французские и английские силы на севере. Гитлер явно пытался облегчить положение итальянцев.
«Когда враг будет разгромлен (в Северной Франции), наступит момент для активного вмешательства Италии,
Следует отметить, что Муссолини сразу же уловил забрезжившую перспективу получить так много после того, как немцы возьмут на себя основную тяжесть войны.
«Дуне ответил, что, как только Германия осуществит победоносное наступление, он немедленно вмешается… Он не станет терять времени… когда союзники окажутся настолько ошеломлены в ходе немецкого наступления, что потребуется только второй удар, чтобы поставить их на колени».
Но с другой стороны, если прогресс Германии будет медленным, то дуче со вступлением в войну повременит.
Эта грубая, трусливая сделка, очевидно, не вызывала особого беспокойства у Гитлера. Если личная привязанность Муссолини к фюреру, как говорит Чиано, была связана с «какими-то глубоко укоренившимися в его мозгу понятиями», то можно утверждать, что тяготение друг к другу было взаимным по тем же самым необъяснимым причинам. Вероломный, каким он показал себя по отношению к некоторым из самых близких друзей, Гитлер вместе с тем сохранял странную лояльность по отношению к своему ничтожному партнеру, которая не ослабевала, а усиливалась, когда превратности судьбы настигли чванливого и спесивого «римского цезаря», а затем наступила катастрофа. Это один из парадоксов нашего повествования.
Во всяком случае, очень немногие из немцев, особенно среди генералов, считали: очень важно, что наконец-то Италия торжественно обязалась вступить в войну. Нацистский главарь опять сумел направить помыслы дуче в сторону новых, предстоявших в скором времени завоеваний. Но о самом ближайшем завоевании, намечавшемся на Севере, Гитлер ни словом не обмолвился своему другу и союзнику.
Еще раз участники антинацистского заговора попытались уговорить генералов сместить фюрера — на этот раз до того, как он предпримет новую агрессию на Севере, о которой они прознали. Гражданские заговорщики вновь хотели получить от английского правительства заверение в том, что оно заключит мир с антинацистским режимом и что при любом соглашении с новым правительством рейха за Германией сохранятся территории, приобретенные во время пребывания Гитлера у власти: Австрия, Судеты и польские земли в границах 1914 года, хотя последнее условие в прошлом было достигнуто путем истребления польского народа.
Именно с таким предложением Хассель, проявив большое личное мужество, отправился в Арозу, Швейцария, 21 февраля 1940 года на встречу с английским тайным посредником, которого он называет в своем дневнике мистером Икс и которым определенно был Лонсдейл Брайене. 22 и 23 февраля они провели четыре совещания в обстановке строжайшей секретности. Брайене был известен в дипломатических кругах Рима и слыл одним из тех самозваных и несколько наивных людей, которые пытались добиться мира путем переговоров. У него имелись связи с людьми на Даунинг-стрит, и на Хасселя, встретившегося с ним, он произвел сильное впечатление. После того как майор Стивенс и капитан Бест потерпели фиаско в своих попытках установить связь из Голландии с немецкими заговорщиками, англичане проявляли некоторый скептицизм в отношении всей этой затеи, и когда Брайене стал настаивать, чтобы Хассель представил более надежную информацию о людях, от имени которых он говорил, немец возразил: «Я не могу назвать имена людей, которые поддерживают меня. Я могу только заверить вас, что переданное вами заявление Галифакса будет доведено до них».
Затем Хассель изложил в общих чертах точку зрения немецкой «оппозиции»: подразумевалось, что Гитлера следует свергнуть «до того, как начнутся крупные военные операции»; что это должно быть «исключительно немецкое дело»; что должно последовать «авторитетное английское заявление» по поводу того, как относиться к новому антинацистскому режиму в Берлине, и что «принципиальным препятствием любому изменению режима являются события 1918 года, то есть обеспокоенность немцев,
После этого он вручил Брайенсу меморандум, составленный им самим на английском языке. Это очень расплывчатый документ, полный благородных высказываний о будущем мире, «основанном на принципах христианской этики, справедливости и закона, социального благополучия, свободы мысли и совести». Хассель писал, что величайшей опасностью «этой сумасшедшей войны» является «большевизация Европы», — он считал, что это хуже, чем сохранение нацизма. А главное его условие сводилось к тому, чтобы за новой Германией остались почти все завоеванные Гитлером территории, которые тут же перечислялись. Присоединение к Германии Австрии и Судет не подлежало пересмотру при любом предложении мира; Германия должна была иметь границу с Польшей, как до 1914 года, что соответствовало (о чем он, разумеется, не упомянул) границе с Россией, поскольку в 1914 году Польша как самостоятельное государство не существовала.
Брайене соглашался, что необходимо действовать быстро ввиду скорого немецкого наступления на Западе, и обещал доставить меморандум Хасселя лорду Галифаксу. Хассель вернулся в Берлин, чтобы ознакомить участников заговора с последними предпринятыми им мерами. Хотя они ждали большего от встречи Хасселя с мистером Икс, теперь их больше беспокоил так называемый «доклад X», разработанный одним из членов группы в абвере Гансом фон Донаньи на основе встречи доктора Мюллера с англичанами в Ватикане. В этом докладе говорилось, что папа римский готов обратиться к англичанам с просьбой предложить разумные мирные условия новому антинацистскому правительству Германии. В этой связи характерна точка зрения оппонентов Гитлера, ставивших в качестве одного из условий, которое, по их утверждению, согласен был поддержать папа римский, «урегулирование восточного вопроса в пользу Германии». Демонический нацистский диктатор добился урегулирования на Востоке «в пользу Германии» посредством вооруженной агрессии; добродетельные немецкие заговорщики хотели, чтобы то же самое сделали для них англичане с благословения папы римского.
В зиму 1939/40 года «доклад X» в умах заговорщиков приобретал преувеличенное значение. В конце октября генерал Томас показал «доклад X» Браухичу в надежде убедить главнокомандующего сухопутными войсками уговорить Гитлера отменить осеннее наступление на Западе. Однако Браухичу это не понравилось. Он пригрозил арестовать Томаса за «государственную измену», если тот еще раз обратится к нему с этим вопросом.
Теперь, в момент подготовки новой нацистской агрессии, Томас пришел с «докладом X» к генералу Гальдеру в надежде, что он возьмется за него. Но надежды оказались тщетными. Начальник генерального штаба ответил Гёрделеру, одному из наиболее активных заговорщиков, также умолявшему Гальдера возглавить заговор, поскольку слабовольный Браухич сделать это отказался, что, будучи солдатом, не может в такое время оправдать нарушение клятвы, данной на верность фюреру. А кроме того, Англия и Франция объявили Германии войну, и надо довести ее до победного конца. Мир на условиях компромисса был бы бессмыслен. Только в крайнем случае можно предпринять действия, желательные Гёрделеру.
«Стало быть, так! — записал Хассель в своем дневнике 6 апреля 1940 года, подробно фиксируя настроение Гальдера со слов Гёрделера. — Гальдер начал плакать во время обсуждения степени его ответственности и произвел впечатление слабого человека с расстроенными нервами».
Достоверность подобной реакции со стороны Гальдера вызывает большие сомнения. Когда я просматривал его дневниковые записи за первую неделю апреля, связанные с подготовкой гигантского наступления на Западе, у меня сложилось впечатление, что начальник генерального штаба, совещаясь с командующими войсками и уточняя детали наиболее дерзкой в немецкой военной истории операции, пребывал в жизнерадостном, бодром настроении. В его дневниках нет и намека на изменнические помыслы или какие-либо угрызения совести. Хотя у него и были сомнения в вопросах, связанных с подготовкой нападения на Данию и Норвегию, но они основывались на чисто военных соображениях. И нет в дневниках даже намека на угрызения совести по поводу нацистской агрессии против четырех маленьких нейтральных стран, неприкосновенность границ которых Германия торжественно гарантировала. Более того, он сам руководил разработкой планов агрессии против двух из них — Бельгии и Голландии.