Крах тирана
Шрифт:
– О чем вы говорили? – допытывался другой.
– Ни о чем, – оправдывался Ширали. – Я только просил господина не спешить… Мои глаза почти не видят, и ноги я еле волочу, а его груз был так тяжел.
– Что он тебе дал? – продолжал допрашивать первый.
– Этот господин так скуп, – жалобно произнес Ширали, доставая из-за пояса медную монету. – О Аллах, где же справедливость?
– Вот где, – ухмыльнулся второй, забирая у Ширали монету. – И проваливай отсюда, пока мы не прошлись палками по твоим пяткам. Тогда
Глава 74
Муса-Гаджи пришел в себя от обрушившегося на него потока воды. Он огляделся – вокруг было темно и сыро. А сверху сквозь решетку пробивались лучи солнца. Потом свет загородили чьи-то тени, и он услышал голоса:
– Думаешь, он еще жив?
– Вроде шевелится.
– Тогда доставай.
Заскрежетала отодвигаемая решетка, и что-то повлекло Мусу-Гаджи вверх. Он был скован цепью, и конец этой цепи уходил наверх, к свету.
Феррахи вытащили из глубокого зиндана полуживого Мусу-Гаджи и бросили на землю перед визирем.
– Если бы умер, ему было бы лучше, – сказал визирь.
Феррахи сняли с Мусы-Гаджи цепи и куда-то его потащили.
В небольшой комнате его положили на каменную скамью, и над ним склонился Сен-Жермен.
– Так вот вы какой, мсье, – улыбался француз. – Эти варвары, называющие себя целителями, чуть не отправили вас на тот свет. Они уверены, что смесью яичного желтка и масла можно вылечить что угодно.
– Где я? – с трудом произнес Муса-Гаджи, начиная ощущать боль, сковавшую его тело.
– Не там, где мы с вами расстались, – сказал Сен-Жермен, открывая свои склянки. – Но теперь я могу гордиться, что строил дворец шаха вместе с таким отважным кавалером. Вот выпейте-ка это.
Сен-Жермен поднес к воспаленным губам Мусы-Гаджи чашку, и он сделал несколько глотков. Жидкость была горьковата, но Муса-Гаджи скоро почувствовал, как умеряет она жар его израненного тела.
– Кстати, куда подевался ваш слон? – полюбопытствовал Сен-Жермен.
– Слон?
Муса-Гаджи начал припоминать, что с ним произошло.
– Впрочем, это не столь важно, – сказал Сен-Жермен, накладывая на раны Мусы-Гаджи свои мази и пластыри. – Важнее то, что его величество Надир-шах велел мне поставить вас на ноги. Но я знаю то, что подействует на вас лучше любого лекарства.
– Что? – спросил Муса-Гаджи.
– Та девушка, ради которой вы так благородно, так по-рыцарски решили отдать жизнь…
– Что с ней? – перебил его встревоженный Муса-Гаджи.
– Она жива. И я предполагаю, что она спаслась.
– Спаслась, – облегченно повторил Муса-Гаджи.
– Скорее всего, это именно так, – кивал Сен-Жермен. – Но представьте, мсье, даже если она уже в безопасности… Представьте, каково этой нежной, любящей душе сознавать, что теперь опасность нависла над вами.
– Я сделал то, что должен был сделать, – ответил Муса-Гаджи.
–
– На все воля Аллаха, – ответил Муса-Гаджи, не все понимавший, что горил француз, но уяснивший главное – его Фируза жива и в безопасности.
– Вполне возможно, что такова воля господа, – согласился Сен-Жермен. – Но великий Надир-шах имеет на этот счет свое царственное мнение.
– Что ему от меня нужно? – спросил Муса-Гаджи.
– Пока не знаю, – пожал плечами Сен-Жермен. – Но в одном я не сомневаюсь: он приказал мне вылечить вас.
– Зачем?
– Чтобы убить.
– Чего же он ждет? – спросил Муса-Гаджи. – Он мог давно это сделать.
– Он делал это так часто, что отсечение головы или сдирание кожи уже не производит на него должного впечатления, – рассуждал Сен-Жермен. – Для разнообразия он велел уничтожить вас морально, то есть раздавить все ваши похвальные качества – гордость, смелость, благородство… Он превратит вас в ничтожество, а затем, когда предъявит даме вашего сердца то, что от вас останется, вы и сами не захотите жить.
– Этого никогда не будет, – твердо сказал Муса-Гаджи.
– Хотелось бы в это верить, – улыбался Сен-Жермен. – Но следует быть готовым ко всему, когда вступаешь в единоборство с великими мира сего. Надир-шах жесток, но он велик. И вставать у него на пути – чистое безумие.
– Шах сам – безумец, – произнес Муса-Гаджи. – Он возомнил себя владыкой мира.
– Более того, – добавил Сен-Жермен, – шах убежден, что достоин величия и почестей не меньше вашего пророка.
– Аллах покарает его, – ответил Муса-Гаджи. – Удивляюсь, что это еще не случилось.
– Пути господни неисповедимы, – развел руками Сен-Жермен. – Кто знает, какие у него планы насчет шаха. Вполне вероятно, что не менее впечатляющие, чем планы его величества насчет вас, мсье.
– Ему не удастся сломать меня, – сказал Муса-Гаджи. – Легче просто меня убить.
– Так значит, даму вашего сердца зовут Фируза? – спросил Сен-Жермен, решив переменить тему.
– Откуда вы знаете?
– В бреду вы часто называли это имя, – объяснил Сен-Жермен, заканчивая свои процедуры.
– Сколько прошло времени? – спросил Муса-Гаджи.
– Около двух недель, – сообщил Сен-Жермен. – В тюрьме время тянется медленно, но в вашем состоянии оно могло составить лишь несколько мгновений.
– А что нужно вам? Зачем вы меня лечите?
– О, я стал у шаха большим знатоком драгоценностей, – сказал Сен-Жермен. – Одну я нашел ему в Индии – лучший бриллиант мира, теперь он хочет вернуть другую, чтобы его гарем блистал так же, как его корона.