Крах тирана
Шрифт:
Увидев, как открываются ставни, Муса-Гаджи сделал то, что готовился сделать с самого начала – незаметно вложил в корзинку со сладостями заветное серебряное колечко с бирюзой – то, которое он когда-то подарил Фирузе.
Слон, будто понимая, как это важно для Мусы-Гаджи, бережно поднял корзинку и осторожно вознес ее к окну Фирузы. Корзинка тут же исчезла. Затем показалась и сама Фируза. Хотя лицо ее было скрыто под чадрой, на руке ее, медленно закрывавшей ставни, Муса-Гаджи увидел свое кольцо.
Когда раздача подарков была окончена, обеспокоенный Лала-баши поднял голову
– Все! Скройтесь!
Дамы, вернее, их тени, нехотя скрылись в глубине своих комнат. Они бы предпочли, чтобы представление продолжилось, но ослушаться главного евнуха не смели.
– И сколько золотых ты заработал? – спросил Лала-баши, властно протягивая руку.
Муса-Гаджи поднялся и покорно вложил в ладонь евнуха горсть золотых монет.
– Это деньги великого повелителя, – объявил Лала-баши, пряча золото в свой карман за поясом. – Здесь все принадлежит великому повелителю!
Затем достал пару серебряных монет, отдал их Мусе-Гаджи и сказал:
– Твое представление им понравилось. А теперь уходи.
Муса-Гаджи приложил руку к сердцу и повел слона из дворца. Ему не было жаль золотых. Ему было жаль евнуха, не подозревавшего, какое сокровище уносил Муса-Гаджи в своем сердце.
Фируза рыдала от счастья, осыпая поцелуями свое скромное и такое драгоценное кольцо. Теперь она точно знала, что Муса-Гаджи и был погонщиком слона, он искал ее и, наконец, нашел. И если он сумел проникнуть даже в логово самого Надир-шаха, то сумеет спасти и ее. Она будет ждать этого каждое мгновение. А чтобы никто ничего не заподозрил, станет покладистой, как никогда, и тогда, может быть, сумеет упросить Лала-баши свозить их на прогулку в Дербент. Или придумает еще что-нибудь, чтобы облегчить Мусе-Гаджи то, что он непременно попытается сделать – выкрасть Фирузу и увезти ее в родные горы.
Муса-Гаджи направился на базар, где еще обсуждали, как повезло погонщику слона. Он отыскал Ширали и молча повел его за собой, держа за руку, как настоящего слепца.
– Куда ты меня ведешь? – спросил Ширали.
Но, переполненный чувствами, Муса-Гаджи не отвечал.
– Что случилось? – недоумевал Ширали, не поспевая за другом.
Муса-Гаджи опять не отвечал, будто опасался, что расскажи он о своей радости – и она исчезнет.
Так они добрались до чайханы на окраине города.
– Пришли? – удивился чайханщик. – А я уже было сказал себе: если хотя бы эти двое или трое, если считать слона, не придут до вечерней молитвы, закрою свою чайхану и переберусь на базар.
Муса-Гаджи молча сунул ему серебряную монету, и чайханщик бросился разжигать огонь, чтобы приготовить чай.
Муса-Гаджи собирался с духом, чтобы поведать другу о том чуде, которое с ним сегодня приключилось. Но Ширали и без того уже все понял.
– Ты ее нашел?
– Нашел.
– В гареме Надир-шаха?
– Да!
– Она его наложница? – осторожно спросил Ширали.
– Нет! – горячо возразил Муса-Гаджи. – Всего лишь невольница! Она ждала меня!
– И что мы теперь будем делать? – улыбнулся Ширали.
– Украдем девушку, – сказал Муса-Гаджи, хотя и представить не мог, как это
– У нас тоже, – похлопал его по плечу Ширали. – Лучшее мужское дело.
– А вот и чай! – спешил к ним чайханщик.
К чаю он прибавил колотый сахар, немного сладостей и стопку лепешек. От радости, что не пришлось сниматься с насиженного места, он угостил лепешкой даже слона.
Глава 56
Возведение нового дворца Надир-шах поручил Сен-Жермену, который был знаком с архитектурой. Искать подходящее место француз отправился с Калушкиным, обещавшим ему показать, где жил царь Петр, когда пребывал в Дербенте.
Увидев землянку, Сен-Жермен сначала не поверил, что могущественный государь мог жить в столь неказистом помещении. Однако из дипломатических соображений заметил:
– Великим подобает скромность.
Но для Надир-шаха требовалось кое-что получше. Сен-Жермен огляделся и решил, что место это весьма подходит для возведения дворца падишаха. Здесь было просторно, ничто не мешало развернуться архитектурной мысли. К тому же неподалеку было море, где Надир-шах намеревался построить большой торговый порт.
– Тогда и землянку снесут? – ревностно спросил Калушкин, положив руку на свод дома Петра.
– Зачем же? – возразил Сен-Жермен. – Ее следует сохранить как символ величия простоты. Если два императора выбрали для себя это место, значит, это место, где вершится история.
Сен-Жермен говорил еще много высокопарных и столь же пустых слов, а на уме у него было другое. Надир-шаху должен был понравиться его выбор. Великолепный дворец Надир-шаха, на задворках которого будет ютиться жалкая землянка царя Петра, – не это ли наглядное воплощение сокровенных мечтаний властелина мира?
Уразумев, что тут затевается, чайханщик был вне себя от радости. Теперь у него будет посетителей больше, чем в лучшей чайхане Дербента! Этих гостей, появление которых сулило большую прибыль, чайханщик угощал бесплатно лучшим чаем из своих лучших пиал, приберегаемых для особых случаев.
Калушкину затея Сен-Жермена была не по душе. Он уговаривал его поискать место получше, но француз стоял на своем.
– Я уже вижу великолепный дворец с фонтанами, как в Версале! – рисовал в воздухе руками возбужденный Сен-Жермен. – А внутри я разобью чудесный парк. Гарем станет красивее, чем в Дели.
Полет фантазии Сен-Жермена был прерван трубным ревом слона.
– Что это? – встрепенулся Сен-Жермен. – Кто посмел?
Но, увидев слона, на котором сидел Муса-Гаджи, Сен-Жермен расплылся в улыбке:
– Это знак судьбы! Только это замечательное животное сможет доставить сюда резные каменные плиты, коими я украшу фундамент дворца.
– Резные? – с тоской в голосе переспросил Калушкин.
– На них будут изображены подвиги Надир-шаха, как на стенах Персеполя изваяны победы древних персидских царей.