Крах тирана
Шрифт:
Военачальники молча склонились перед падишахом.
– Лютф-Али-хан, шурин мой! – воскликнул Надир-шах, сойдя с трона и хлопая Лютф-Али-хана по плечу. – Вспомни свои великие победы в Индии! Равного тебе нет в мире! А вы, – обратился он к другим военачальникам: – кто может устоять против ваших отрядов? Разве есть на свете сила, которая сможет их остановить?
– Войска великого падишаха непобедимы, – ответил Лютф-Али-хан. – Враги его будут растоптаны в пыль, и горы из их голов будут выше гор Дагестана.
Принятое
На полу была расстелена большая карта Дагестана, составленная в канцелярии шаха. Надир наступал ногой то на одну область, то на другую и указывал, откуда и с какими силами следует наступать. Но, когда дело дошло до Хунзаха, Надир-шах замешкался.
– Приведите того, кто мечтал править Дагестаном, но был ограблен собственными нукерами, – велел он визирю.
Визирь понял, о ком идет речь, и через минуту перед шахом предстал Шах-ман, старавшийся сохранять свое пошатнувшееся достоинство.
Взглянув на попираемую шахом карту Дагестана, Шахман сразу сообразил, зачем его позвали.
– К Хунзаху можно подняться от Гергебиля, – показал Шахман примерное расположение пути. – А до Гергебиля самый короткий путь – через Аймакинское ущелье, а до него – через Мехтулинское ханство и Дженгутай.
– Вот наша цель! – воскликнул Надир-шах, вонзая саблю в то место карты, где предполагался Хунзах.
Клинок со звоном обломился о мраморный пол. Это произвело на остальных удручающее впечатление. Но Надир-шах не подал виду, хотя несчастливые знамения становились слишком частыми. Шах отшвырнул сломанную саблю и злобно рассмеялся:
– У меня таких сабель тысячи, сотни тысяч!
– Прежде, чем захватить Хунзах, вашему величеству предстоит сразиться с казикумухцами и андалалцами, – осторожно заметил Шахман.
– Считай, что их уже нет, – отмахнулся Надир-шах.
– Они будут не одни, – предостерег Шахман. – За вольным Андалалским обществом стоят и другие.
– Не думаешь ли ты напугать мое войско толпами дикарей? – поморщился Надир-шах.
– На свете нет ничего, что может испугать ваше величество, – ответил Шах-ман. – Но эти дикари привыкли к свободе. Им она дороже жизни.
– Может, оставить их в покое? – усмехнулся Надир-шах. – Чтобы в великой Персии тлело гнездо неповиновения? Чтобы я, властелин мира, отступил перед кучкой разбойников? Перед теми, кто запускает свои грязные руки даже в мой гарем? Я скорее сокрушу горы, чем позволю им насмехаться над величием моего трона! Я выжгу этот бунтарский дух, как заразу! И начну с тебя!
– О великий шах! – встревожился Шахман. – Я лишь хотел сказать, что опасно медлить с тем, что должно свершиться. Иначе против тебя соберется весь Дагестан – от мала до велика.
– А может, этого я и хочу, – гордо воскликнул Надир-шах, оглядываясь на своих
– Прекрасный план, – заговорили военачальники. – Удавим всех разом, одной петлей.
– Пора кончать с этими горцами, слишком много они о себе возомнили!
– Давно пора! – сказал Надир-шах, сжимая кулаки. – Готовьтесь выступить, как только получите мои повеления.
– Мы будем готовы в любой день и час, наш повелитель, – склонился перед Надиром Лютф-Али-хан.
Когда военачальники и Шахман покинули тронный зал, Надир-шах подошел к окну и устремил свой взор на горы.
– Она предпочла мне эти вершины, – растерянно произнес шах. – Что в них такого, чего нет у меня? Или ей нравился кто-то другой? Кто равен мне в этом мире? Не этот ли голодранец, который ее выкрал? Он заплатит за свое преступление страшную цену.
Шах чувствовал себя униженным. Фируза была его талисманом. Он верил, что она принесет ему удачу, что полюбит в нем не просто великого падишаха, а человека, дерзнувшего изменить мир, чтобы бросить его к ее ногам.
Но глубоко в душе Надир-шах понимал, что существует нечто, что может оказаться сильнее славы, могущества и богатства. И это было чувство, веками воспеваемое безумными поэтами, – это была любовь.
Глава 71
Со стороны могло показаться, что в Андалале все спокойно. В садах созревали первые плоды, в полях наливались колосья. Трава уже стояла высокая, и скот мирно пасся в душистом разнотравье.
Дервиш-Али обходил караулы, расположившиеся на окружавших Согратль высотах. Караульные были ему рады, потому что Дервиш-Али был парнем веселым, а вместе со своим петухом, на котором всегда красовались отметины недавних боев, являл занятное зрелище.
Караульные угощали Дервиша-Али кто чем мог, кое-что доставалось и драчливому петуху.
На этот раз Дервиш-Али сообщал караульному, что ночью ходил искать пропавшую овцу соседа и видел вдали огни какого-то лагеря.
– Должно быть, ты видел звезды, – не верил караульный. – Небо чистое, звезды яркие, а Млечный Путь такой светлый, будто река по небу течет.
– Это были люди, которые заночевали в пути, – настаивал Дервиш-Али. – Еще караульным называешься, а не видишь, что под самым носом делается.
– Чего это я не вижу? – сердился караульный.
– Целый караван.
– Караван? – удивленно всматривался в дороги караульный. – Точно, караван!
Со стороны Гуниба приближался караван мулов и лошадей.
– Мулы – Шахмана, а лошади – чужие, – заключил Дервиш-Али.
– Что-то тут не так, – забеспокоился караульный и подал знак выстрелом.
Петух встрепенулся, захлопал крыльями и закукарекал так громко, что неизвестно было, что лучше услышали в Согратле – выстрел караульного или крик петуха.