Краса непутёвая
Шрифт:
– Ни хрена ты не должен и не надёжен! – Нестеров, скорей всего, только изображал ярость и негодование. – Тут дармоедов достаточно. От кого меня тут охранять? Всё! Идите!
Уже, как бы, бывший телохранитель Назаров, относительно проклиная в душе всё на свете, отправился на поиск букета цветов. Надеялся, что ему повезёт. Если не купит у магазина такие же гладиолусы, то какая-нибудь старушка сжалиться над ним и нарвёт ему цветов на своём, так сказать, приусадебном участке.
– Зря вы так, Геннадий Геннадьевич,– заступился за Назарова Лимовский.– Он ведь, этот ваш телохранитель, очень хотел… выслужиться
– Вот и прекрасно, что вы это поняли,– улыбнулся Нестеров. – Надо ведь, поймите, всем нам не выслуживаться, а служить. По-настоящему. России и народу её. И я здесь ни причём, я просто – ответственное лицо. У каждого своя карма, да и дхарма. Всего вам доброго!
Он пожал своими огромными, длинными и толстыми пальцами правой руки ладонь Лимовского. Повернулся к директору Вербинского прииска Горчанову и сказал:
– Я ещё раз подчёркиваю, Валентин Яковлевич, что работаем мы с вами не только на собственные карманы. Мы обязаны сдать государству в конце промывочного сезона столько золота, сколько намечено по плану.
– Даже чуть больше, по моим подсчётам, получится, Геннадий Геннадьевич,– заверил его Горчанов.– Никаких сбоев и даже к завершению работы в этом году у нас здесь не предвидится.
– Ловлю тебя на слове, Валентин,– лукаво погрозил пальцем магнат и ответственный руководитель. – Если запорешь дело, то спрошу по полной программе. Конкретно, с тебя.
– Гена, я сказал, значит, отвечаю свои слова. А запорю – сразу же в управление «Драгметалла» заявление об увольнении привезу. – Абсолютно серьёзно сказал Горчанов.– И положу его прямо тебе на стол.
– Не хрена у тебя этот номер не пройдёт, Валя! Ни хрена! – Возмутился Нестеров.– Даже если ничего не получится с перевыполнением плана в нынешнем промывочном сезоне, я тебя отсюда не под каким расстрелом не уволю.
– Да я уже пенсионер, Гена, по возрасту и по обличию, по внешности, короче,– просто сказал Горчанов. – Не то, что ты – молодой рысак.
Свой разговор они продолжали, но уже находясь в отдалении от Лимовского. Он не мог, да и не хотел, слышать всё то, о чём они говорили. Владимир Фёдорович был огорчён тем, что остался без цветов. Но, конечно же, потеря пышного букета гладиолусов – только повод для печали. Причина крылась в сложных и не адекватных его отношениях с Пригожей.
Жизнь учителя Лимовского значительно усложнилась после того, как он встретился с малолеткой Татану. Он снова закурил, и было от чего. Владимир Фёдорович увидел, как к нему по ступеням гостиницы поднимается его жена Нелли Максимовна. Худенькая, маленькая, молодая женщина. Надо сказать, что не очень симпатичная и уже… не любимая. Это он понял после того, как встретил Ирину. Теперь уже не сомневался в том, что дорога и близка ему только Пригожая, капризная и взбалмошная девчонка.
Нелли подошла к нему, прикоснулась рукой к плечу мужа и, пристально глядя ему в глаза, тихо произнесла:
– Жаль, что всё так получилось, Володя.
– Разве я в этом виноват, Нелли? Ты должна понять…
– Я должна понять тебя и эту… юную развратницу Пригожую? Что ты говоришь, Володя? А кто меня поймёт? Премьер министр? Но ведь не в его компетенции понимать такое… Я к тому, что мы с тобой так долго и упорно строили своё счастье, и так быстро ты
У него на глаза навернулись слёзы. Он попытался обнять Нелли, но молодая женщина оттолкнула его от себя.
– Вот видишь, – укорила она, практически, уже бывшего мужа.– Ты готов расплакаться, как женщина. А я вот держусь! И буду держаться. Пусть я любила тебя, но жизнь на тебе не заканчивается. И не собираюсь я с твоей Пригожей разборок утраивать. Не достойна такая развратница моего внимания! Кончена моя преподавательская карьера здесь, в этой школе. Слава богу, наконец-то, я выгребусь из этой дыры! Пусть ищут нового учителя биологии!
– Ты, всё-таки, Нелли, решила уехать отсюда?
– Не уехать, а улететь. Завтра же, первым утренним рейсом,– Нелли подняла правую руку над головой, махнула ей, несуразно изображая воздушное пространство. – В школе с начальством я договорилась. Без отработки отпускают, представь себе!
– Куда ты, Нелли? Куда ты собралась?
– К своим родителям, в Благовещенск! Куда же мне ещё отсюда бежать? Только с мамой и с папой рядом мне и залечивать душевные раны. Но свято место пусто не бывает. Твоё место займёт другой. Запомни, что по-настоящему мужики любят не красивых, как твоя…тёлка! А таких страшненьких, как я! Мы, серые мышки, гораздо надёжнее… в силу обстоятельств. И ты не ищи меня нигде и никогда! Слышишь?
– Я не буду тебя искать… нигде и никогда, Нелли! – Угрюмо ответил Лимовский.– Ты прости, но я понял, что не любил тебя.
– Я тоже многое поняла! Я поняла, что ты уже никогда не станешь здесь директором школы. Ты убежишь отсюда через несколько дней. Потому, что ты, Вованчик, не нужен ей. Эта девочка отходит от недавних душевных ран. Я многое про неё узнала. У неё будет ещё много мужчин, таких дураков, как ты.
– Она совсем не такая!
– Поверь мне, твоя Ирина… Да какая она, к чёрту, твоя! Чужая… для всех! Так вот она – гораздо круче, чем Кармен или Манон Леско, и даже знаменитая Чулковская Пригожая Повариха. Да и Набоковской Лолите очень далеко до неё. Всё это скромные девочки по сравнению с твоей Татану.
Ему было не очень-то приятно, что Нелли сравнивает Ирину с известными и не очень положительными литературными персонажами, начинает перечислять поимённо всех тех непутёвых женщин, о несчастных судьбах которых читала в молодые годы.
Но он понимал Нелли. Она нервничала, она его… теряла навсегда. Ещё Нелли сказала, что дорого его, Ваванчика Лимовского, теперь… в обычные работяги. Просто потому, что он не поднимется, не придёт в себя от удара, который очень скоро получит от… своей возлюбленной.
– Ты знаешь, Нелли, похоже на то, что ты права, и дорога мне теперь даже не в охотники, а в заготовители лекарственного технического сырья,– согласился с ней Лимовский.– Пусть она, Ирина Татану, не будет со мной. Но свершилось самое главное: я стал самим собой.
– Из тебя, Вовка, получится хреновый заготовитель трав. Ты умрёшь под первым же мешком бадана,– она злорадно засмеялась, как умеют делать только униженные и оскорблённые женщины. – Ты ведь никогда не держал в руках ничего тяжелее… авторучки. А стрелять ты не умеешь. Слеп, как старый бурундук. Очкарик вечный!