Краса русской армии братья Панаевы

Поселянин Е.

По мерe того, как братья его вступали в корпус, он руководил ими, заботился о них и постоянно навещал их в свободное от уроков время в их ротах. Та склонность к самопожертвование, которая была одною из коренных черт в характере Бориса, ярко высказалась еще в корпусе. Так, мальчик не раз заставлял себя отказываться от удовольствия в пользу своих товарищей. Его как-то хотели повести из корпуса в театр на спектакль, но он отказался, уступив свое мecтo товарищу. Мать, которая знала, что ему давно хотелось попасть в театр, спросила его, почему он от этого отказался, и он ответилъ ей: «тому еще больше хотелось».

Начальство пользовалось тем добрым влиянием, которое Борис имел на товарищей, и бывали случаи, что его переводили из одного отделения в другое, когда надо было навести порядок в шаловливом классе. Разговоры Бориса с товарищами были всегда серьезны, его не видали никогда смеющимся, и редко

лишь улыбка появлялась на его лице. Он был из лучших учеников, и в нем было далеко не всегда встречающееся совпадение и способностой и трудолюбия. И то, что он усваивал себe, он усваивал глубоко и основательно.

От матери и от отца мальчики Панаевы получили глубокую набожность, которая, укрепившись в них с детских годов, с течением, времени не умалялась, а все усиливалась. Никто из них не былъ ханжой, они не затрагивали и не укоряли товарищей равнодушных к вере, но себе искали и нашли в религии опору. Из младших братьев особенно блестяще шел второй Лев, который был в корпусе фельдфебелем. Должность эта требует кроме других положительных качеств – хорошего учения, отличных строевых успехов, еще доверия товарищей и большого такта. Замечательны тe слова, которыми старший брат Борис определил Льву необходимую линию его поведения: перед товарищами быть всегда за начальство, перед начальством быть всегда за товарищей. Из выдержанного мальчика с ранней печатью заботы и глубокой думы на лицe Борис Панаев превратился в рослого, здорового юношу. Он тщательно скрывал свой внутрений мир. Так, когда ему пришлось пережить, впрочем, весьма краткий, период неверия, он, чтобы не смущать братъев, не дал им этого заметить. Впоследствии Борис объяснял явления жизни человечества тем, что оно переживает те же фазы жизни, как и отдельный человек: от действительной веры переходит к сомнению и неверию, а затем к сомнению и твердой вере. Нашу эпоху он считал второй фазой жизни человечества.

Вот Борис из корпуса перешел уже в Николаевское кавалерийское училище. Это обыкновенно то время, когда окончательно складывается характер человека. Немало надо было силы воли, чтобы удержать себя тут, как делал он это впоследствии всю свою жизнь, в руках относительно трат. В Николаевское кавалерийское училище собирается почти исключительно молодежь, имеющая богатых родителей и любящая пошикарить. Братья Панаевы сумели найти средний путь. Bсe трое они были по виду и по одежде изящны и нарядны, избегая тех излишних трат, на которые к сожалению часто так падка кавалерийская молодежь. Борис увлекался и кавалерийскими занятиями и ездой, но помимо всех этих глубоких в нем интересов, он был занят еще своими большими мыслями, высокими переживаниями и замкнут в себе. К людям он подходил как-то осторожно, стыдливо. Чужой человек заметил бы в нем боязнь, чтобы люди не задели в нем неосторожным соприкосновением того, что скрывается у него в заветных тайниках.

Тут надо коснуться одного из главных вопросов кадетской, юнкерской и офицерской жизни, вопроса о товариществе. Панаевы были редкие товарищи, истинные рыцари в отношенш своих соучеников, впоследствии полковых товарищей, понимали священное слово товарищества в самом высоком значена этого слова. Истинная боевая дружба, боевое товарищество это совместное стремление к военной доблести, поддержка друг друга на поприще военного долга. О, как часто извращаются эти святые рыцарские отношения, и как часто высокое имя товарищества дается простому и пошлому собутыльничеству. А ведь товарищество требует одинаково - на войне увести на коне или унести на плечах раненого сослуживца, а в мирное время заслонить грудью или оградить от соблазнов слабовольнаго товарища. Так на это дело и смотрели Панаевы. И сколько бы бед было предупреждено среди молодого офицерства, если бы, не щадя себя, товарищи с более сильным характером вышибали из рук слабовольного товарища лишний бокал вина, вырывали искусительную колоду карт. Панаевы в этом отношеши подавали замечательный пример. Так, в Елизаветградском училищe третий брат Гурий, состоя на младшем курсе и признавая карточную игру между юнкерами страшной язвой училищной жизни, вырвал у игравших юнкеров старшего курса колоду карт и разорвал ее. Люди, знакомые с бытом кавалерийских училищ и с зависимостью младшего курса от старшего, оценят силу этого дерзновения.

Борис Панаев Николаевское кавалерийское училище кончил вторым. И вот он вышел в офицеры в славный боевыми преданиями Ахтырский Дениса Давыдова полк. Со своими братьями, вышедшими вслед за ним в тот же полк, Панаев явился типом идеального офицера, для которого всюду на первом месте была служба. Всем своим поведением в полку они показали, что на службe мелочей нет, все важно от правильно застегнутой пуговицы до удачного плана боя, и все должно быть

выполнено точно, честно, от всего старания и разумения. И с первых же месяцев службы Бориса Панаева приказы по полку и по дивизии пестрят лестными отзывами о его деятельности. В личной жизни Борис Панаев представлял собою изумительный пример военного аскетизма. Чем дальшe шло время, тем он более «ожесточал» образ своей жизни. Спал он на досках, употребляя седло вместо подушек; мяса в пищу старался не употреблять, строжайшим образом соблюдал посты. Как-то раз в пост он был приглашен завтракать к одной знакомой. Радушная хозяйка видит, что Борис по очереди отказывается от всех блюд, и тогда лишь догадалась, что он не желает нарушить поста, и приказала наскоро изготовить ему что-то постное.

Борис не дичился людей и не терялся в больших собраниях, но не любил и избегал их. Если ему случалось, чтобы не обидеть своим отказом, принимал приглашение на какую-нибудь вечеринку у родных, то и тут он проявлял свое христианское настроение. Он обыкновенно выбирал самую некрасивую девицу из присутствующих такую, на которую никто не обращал внимания, и старался ее занять своей беседой. Лично для себя он считал женитьбу не подходящей для военного человека, полагая, что в части боя мысль о семье лишить офицера нужной удали и решимости. Сам он умер холостым, прожив свою жизнь при красивой внешности и большом здоровье в детской чистоте. Это далось ему, вероятно, не без борьбы, чем и объясняется его спартанский образ жизни. Этим напоминал Борис тех представителей блестящей армии древнего Рима, которые в воинских доспехах принимали христианство и, оставаясь в привычных воинских рядах, вели жизнь подвижническую. Таков был и этот офицер, которого иногда после молитвы, длившейся всю ночь, заставала на ногах перед иконами утренняя заря.

В полку чувствовали, что Борис Панаев особенный человек. Он ни к кому не лез с советами духовной жизни и всяческаго воздержания. Но, если ему случалось войти в собрание, гдe пировало молодое офицерство, тотчас вce легкомысленные разговоры смолкали: чутьем всe знали, что при Борисе Панаевe этого нельзя.

Второй брат Гурий, который не кончил второго корпуса и проведя несколько лет на стороне, вышел в офицеры из Елизаветградского училища, был с детских лет особенно отзывчивым на чужое горе и горел пламенным желанием всем помочь как в большом деле, так и в пустяках. Ловкий и смелый, он пятилетним мальчиком уже забирался, бывало, в Крыму на вершину высокого кипариса и качался над пропастью. Однажды, когда дворники и конюха совещались, каким образом убить заползшую в сад необыкновенно ядовитую змею, Гурий смело подбежал к ней и разрубил ее топором. Во время корпусной жизни он никогда не сердился на упреки и шутки, даже со стороны младших. По окончании училища он, слабый в классных занятиях, вышел эстандарт-юнкером в Ахтырский полк, гдe ему пришлось подождать офицерской вакансии, тогда как в другомъ полку он был бы произведен скорee. Гурий так любил лошадей, что, краткий в своих письмах домой, писал обыкновенно: «Мы и лошади здоровы», а часто даже «Лошади и мы здоровы». В дрессировкe лошадей он дошел до такого совершенства, что приучил лошадь держать в зубах надеваемое им пальто, что и запечатлено на одной любительской фотографии.

Гурий не мог видеть равнодушно ничего, что ведет людей постепенно к гибели. Выше было уже говорено о том, как он, сторонник кавалерийских традиций, будучи сам юнкером младшего курса, вырвал у юнкера старшего курса колоду карт. Сохранились письма к нему уже отслуживших солдат. Они благодарят его, что он удерживал их от пороков. А вот письмо и офицера:

– «В Б... пробыл девять дней, и пребывание в нем помню смутно, так как целые дни был пьян и играл в азартные игры: всегда, когда сажусь, вспоминаю тебя. Ты ведь меня удерживал от этих игр и пьянства. Сожалею, что некому теперь меня поудержать». Вот прямое признание того, как важно для слабых людей, чтобы около них были добрые и заботящееся о них товарищи. И младших двух братьев своих Гурий всегда оберегал, чтобы никто не совратил их с нравственного пути. В своей сострадательности к чужому горю Гурию случалось проводить ночи не только у больного товарища, но у больной чужой лошади.

Как к человеку весьма доброжелательному и опытному во всем, что касается людей и полковой жизни, офицеры обращались к Гурию за советами, и молодежь называла его «дядько». Замечательно, что и отца его Аркадия Аркадьевича товарищи и братья тоже называли «дядька». Гурий много лет был начальником учебной команды и достиг блестящих результатов в подготовке унтер-офицеров. Когда же введена была пика, начальник дивизии поражался успехами ахтырской учебной команды и советовал начальникам учебной команды других полков посмотреть ахтырскую.