Красавчик. Книга пятая. Галопом по Европам
Шрифт:
— Не близко. И там мелко, говоришь, господин князь.
— Да там бывает два вида ветров. Если ветер с берега, то совсем мелко. Но там есть в Крыму специалисты — лоцманы, я отправлю с вами письмо к моим друзьям. Они помогут лоцмана найти.
— Гут. Я поговорю с капитанами и хозяевами. Предложение заманчивое. Только, господин князь, могу сказать точно, что если мы не увидим ваших солдат в порту перед отплытием, то мы не поплывём. Жизнь её за деньги не купишь.
— Договорились.
Брехт насвистывая «Ах мой милый Августин» ушкондыбал из порта. А ну да, от причала. В большущей Вене, нет здания порта, так несколько домиков среди бараков — складов. А где же таможенники сидят и прочие господа, что должны обдирать моряков. Экономит Франц на таможне. Зря.
Капитану Крибе Пётр Христианович солдат пообещал. Осталось их добыть. У него есть почти три десятка человек.
Так и это ещё не всё, у него есть два слонобоя с дульным тормозом, стреляющие метров на шестьсот вполне себе точно. Попасть в капитана пиратов задолго до того, как он кричать «Карамба» начнёт, можно? Можно. И когда чиф, или как его там зовут, склонится над поверженным лидером, то увидит у него в спине дыру размером с брехтовский кулак. Это зрелище должно, да просто обязано, пыл наступающих охладить. И корабли должны идти все под одинаковыми флагами и самый лучший — это флаг СССР. Издали видать. При второй ходке, когда про корабли с красными флагами слухи по реке распространятся, пираты будут обходить их стороной. Дырка в груди, через которую видно отчётливо перепуганное лицо рулевого — это бренд.
Но это двадцать. А ведь он обещал на каждый корабль солдат. Стоп. У него же друг закадычный есть. Он точно поможет. Нужно только не самому на переговоры идти, а кого другого отправить. И кого? Карлу Баденскому не перепадёт. Вюртенбергцу тоже. Они конкуренты? А ведь где-то тут должен болтаться посол Пруссии. Значит нам туда дорога.
Глава 19
Событие пятьдесят третье
Кто делает, тот не понимает. Кто понимает, тот не делает. Он занимается пониманием.
Александр Пятигорский
Ни хрена себе. Пока Брехт странствовал недалече пруссаки поменяли посланника. С одной стороны понятно. Англия уже начала войну с Наполеоном, а три сильнейшие страны Европы: Пруссия, Священная римская империя немецкой нации и Россия собираются в эту войну ввязаться. И все интриги плетутся в Вене. Потому король Пруссии Фридрих Вильгельм III и послал в Вену известную личность. По крайней мере, такой вывод сделал Брехт, когда ему сказали об этой рокировке. Дядечка был ещё не старый, но уже увешанный заслугами, как Трезорка репьями. Ростом чуть не вышел, был даже меньше метра шестидесяти, зато имя имел длиннющее, которое этот недостаток компенсировало. Звали нового Прусского посланника Фридрих Вильгельм Кристиан Карл Фердинанд фон Гумбольдт. А если чуть короче, то Вильгельм Гумбольдт. Вильгельму на вид было около сорока. С розовыми щёчками, с кудряшками, как и положено, на начинающей лысеть голове. Такой немец с картинок про немецких продавцов колбасок. Так и хочется спросить, а почём у вас герр Гумбольдт вон те шпикачки. Но Гумбольдт внутри другой, друг Гёте и Шиллера, естествоиспытатель, философ. У него после удачной женитьбы появились значительные деньги, и он стал хозяином самого популярного в Берлине салона. Сам Иммануил Кант даже временами приезжает, и они спорят с Вилли на животрепещущие темы. Философствуют.
— Государство, — Вильгельм поднял палец к потолку, — должно ограничиваться исключительно установлением внешней и внутренней безопасности. Любое содействие благосостоянию граждан со стороны государства невозможно без вмешательства его во все отрасли человеческой жизни. А подобное вмешательство, — Гумбольдт ткнул этим пальцем в Брехта, — ограничит личную свободу, и помешает своеобразному развитию индивидуума. Согласны, дорогой Петер?
— Я на всё согласен, только купи для меня солдат у гессенца, — так хотелось ответить. Получилось с переводом на дипломатический и немецкий чуть по-другому.
— Дорогой Вильгельм, раз уж ты сам затронул тему безопасности, то не поможешь ли мне в одном деле. Именно о моей безопасности и идёт речь. Или ты меня индивидуумом не считаешь?
— Дорогой Петер, конечно же,
— Ах, ты эдак, дорогой Вильгельм, ну тогда получай фашист гранату. Завиральные у тебя идеи. Государство, безусловно, должно заниматься внешней и внутренней безопасностью, но это третья и четвёртая его функция. Вторую пока оставим в стороне. А то ты прикажешь слугам бить по моей индивидуальности, а вот про первую я скажу. Пушкин у нас про Адама Смита написал стишок «… Как государство богатеет и почему не нужно золота ему, когда простой продукт имеет …». Подожди руками махать. Всю мою сентенцию до конца выслушай. Главная функция государства — это протекционизм. Оно должно развивать у себя промышленность и увеличивать эффективность сельского хозяйства. Оно должно вытеснять конкурентов подданных своего государства с рынков и должно завоёвывать эти рынки для сбыта произведённых внутри государства товаров. Да, подожди, говорю, руками махать. Смотри, что произойдёт. Внутри страны развивается промышленность, и она развивается и развивается, так как государство обеспечивает рынки сбыта для производимых товаров. Увеличивается производительность труда в сельском хозяйстве за счёт внедрения научных достижений и хороших инструментов, произведённых промышленностью. Люди сытно едят. Ходят в хорошей качественной одежде, отлично работает почта и транспорт, так как налоги огромны, можно содержать отлично вооружённую профессиональную армию и такую же профессиональную и высокооплачиваемую полицию, которая сведёт до минимума количество преступлений. Чиновники смогут получать большие зарплаты, дорожить своим местом и работать не за страх, а за совесть, и к тому же не брать взятки, ведь место-то очень хорошо. Такое жалко потерять из-за нескольких гульденом. Ну, давай, теперь маши руками и аргументами в меня кидайся. — Брехт картинно руками прикрылся.
— Главное это индиви… Чёрт возьми, с этой стороны, я мою теорию не рассматривал. Ничего не скажу, я тебе дорогой Петер, тут нужно посидеть с гусиным пером и стопкой белой бумаги. Адам говоришь, Смит говоришь. Я читал, но там бред в основном, а у тебя всё по полочкам разложено. Этот ваш Пушкин, он что-то ещё написал?
Бабам, в пылу спора лишнего Пётр Христианович ляпнул. Пушкин ещё под стол пешком ходит и козявки из носа в рот перекладывает.
— Дорогой Вильгельм, бог с ним с Пушкиным. Я тебе подарок принёс. Хватит тебе, как плебею какому, из гусей перья выдёргивать. Грета Тунберг это не оценит, ругаться будет. Вот тебе перо их серебра. Пишет лучше, клякс не оставляет и согласись, вон этот изумруд, в навершии этой ручки, придаёт ей аристократизм. Сидишь себе на веранде, пишешь про индивидуализьмь, а изумруд в лучах солнца искрится, зайчики зелёные пускает. Индивидуальные зайчики, только для тебя. Красота, — Брехт всучил Гумбольдту одну из прихваченных в Европу с собой ручек. Эти люди, которым они достались, сделают им рекламу, а следом из Питера в Европу хлынет целый поток и таких дорогих ручек и попроще, спрос будет обеспечен. Конкуренты? Патенты? Херня! Лучшая правовая защита — это пожар на предприятии конкурента и у него дома. А ещё его рука, присланная в подарок другому конкуренту, с пояснением, что именно в этой руке он держал ручку, которую не имел права выпускать. Не трогай чужое, и руки целыми останутся.
Гумбольдт покрутил в руках вещицу красивую, потом убежал и вскоре вернулся с чернильницей и листом бумаги. Макнул, поставил кляксу и сдвинул кучерявые брови к носу.
— Куда не пни — одни пни. — Это по-русски сказал Пётр Христианович.
— Дорогой Вильгельм, учись, пока я жив.
Herz, mein Herz, was soll das geben?
Was bedranget dich so sehr?
Welch ein fremdes, neues Leben!
Ich erkenne dich nicht mehr.
(Что с тобой вдруг, сердце, стало?
Что ты ноешь? Что опять
Закипело, запылало?
Как тебя растолковать?)
— запомнилось со школы четверостишие из Гёте. Учили наизусть. Правду говорят, что к старости давно ушедшие годы помнишь хорошо, а вчерашний день плохо. А ведь Брехту сейчас далеко за восемьдесят. Его красивым почерком и накарябал на листе под кляксой.