Красивая иллюзия
Шрифт:
– Алиночка, хорошая моя, - слышу тихий и такой теплый голос подруги. Открываю глаза, фокусирую взгляд на девушке. Виктория как всегда мила, нежна и прекрасна, материнство ей к лицу. Она не смотрит на меня с жалостью, но ее глаза отражают мою боль, будто ей так же плохо, как и мне. Пытаюсь подняться, Вика начинает суетиться, подкладывая мне под спину подушки.
– Как ты?
– спрашиваю ее, потому что не заю, что сказать и не могу обсуждать с ней свою потерю.
– Хорошо, - как-то виновато произносит она, наклоняется,и так нежно, осторожно обнимает меня, отдавая все свое тепло. Сначала напрягаюсь, пытаясь сглотнуть непрошенные слезы, а потом расслабляюсь, обнимаю подругу, понимая, что мне становится легче от ее безграничного тепла.
– Я так тебя люблю. Спасибо… - всхлипываю, хочу сказать, что очень ценю ее поддержку.
– Тихо,тихо, моя хорошая. Не надо слов, поплачь со мной и станет легче.
– Почему так больно? – сама не понимаю, что несу, но я вдруг решила, что именно Виктория знает ответы на все мои вопросы. Несмотря на то, что на вид она - маленькая хрупкая женщина, она сильна духом.
– Я ведь его не видела, - продолжаю говорить, когда подруга сильнее стискивает меня в своих объятиях, как будто пытается выжать из меня всю боль.
– Я не видела своего малыша, я даже не знаю, кто это был - мальчик или девочка и не хочу знать. Я не знаю, на кого он был похож, я даже толком и не ощущала его шевеление. Почему же мне так больно?
– Потому что ты - настоящая мать, он был частью тебя и ты его чувствовала. Не важно, что ты его не видела, не важно, какой у тебя был срок. Всегда больно терять часть себя, – тихо говорит Виктория, хаотично поглаживая меня по спине. Потом эти слова надолго врежутся в мою голову, я буду прoкручивать их снова и снова. Они будут значить для меня гораздо больше, чем сейчас. Я буду смoтреть на Олега и понимать, что он уже однажды потерял часть себя, а сейчас потерял еще одну часть и вернуть все будет очень сложно. А пока я просто жалась к подруге и пыталась выпустить свою боль наружу, боролась с ней. Но она вцепилась в меня острыми клешнями, не отпускала, не позволяла спокойно дышать, запрещала плакать.
– Все будет хорошо. Я понимаю, что сейчас это сложно принять, но пройдет время и боль отпустит. Я говорила с врачом, у вас будут ещё дети, - воодушевленно произносит она, думая утешить меня новостью, что я не потеряла способность иметь детей.
– Нет. У нас ничего больше не будет!
– отрешенно отвечаю я, выдeляя слово «нас». Виктория молчит, сглатывает,и я вижу, что она сама вот-вот заплачет.
– Что ты здесь делаешь? У тебя малышка. Ты сама только родила и тебе нельзя волноваться. Ты кормящая мать. Иди, со мнoй все будет хорошо. Я справлюсь, – пытаюсь говорить уверенно и скрыть свое отчаяние, потому что не знаю, как дальше существовать. Это мое полное падение. Падение как личности, женщины и человека в целом. Крах моих неизменных иллюзий, желаний и ничтожных целей. С моим падением с этой чертовой лестницы, от меня ушел не только мой ребенок, в котором я видела свое дальнейшее существование, но и смысл дальнейшей жизни. Я опустела. Остался только непосильный груз, который сдавливает мою больную пустую душу, наказывая за никчемное существование и гонку за материальными ценностями.
Олег
Серые, мрачные тучи сгущаются, неся за собой шквалистый ветер, швыряют пыль мне в лицо. Еще один сильный порыв сбивает мой ослабленный за эти дни организм на землю. Даже не пытаюсь держаться на ногах, падаю на колени на белый мрамор, не чувствуя ни холода ни ветра, ни мокрого сырого дождя, который обливает меня. Я отключил все чувства, даже головную боль, которая поражает весь мой организм последние два дня. Я сросся с ней, она часть меня, что-то неотъемлемое, что напоминает мне, что я еще живой. А какого черта я живой? Зачем вообще существую? В моей больной голове не находилось ответов на этот, казалось бы, простой вопрос. Впиваюсь ногтями в белую мраморную плиту, чтобы окончательно не упасть. Нащупываю рукой бутылку с виски, глотаю алкоголь, запивая его проливным дождем, стекающим по моему лицу. Поднимаю глаза, смотрю, как холодные струи воды стекают по ее высеченному на камне лицу, а Таня все равно улыбается. Она всегда такой была - веселой, непосредственной, жизнерадостной девушкой.
– Ну что смотришь? Осуждаешь? Не нравится мое состояние?
– отпиваю еще виски, стираю ладонью дождь, застилающий мне глаза. – Думаешь опять пришел винить во всем тебя? – усмехаюсь,и тут же сжимаю челюсть, почти кроша зубы.
– Нет, малышка. Я уже не виню. Прости меня за то, что раньше спускал все свои грехи на тебя. Я просто человек - слабый, несовершенный и, как оказалось, не такой бездушный, каким хотел казаться. Сердце - оно, все-таки, есть. Больное, рваное, изношенное, но оно, сука, непрерывно ноет где-то в груди. А мне его хочется вырвать голыми руками,и закопать где-то глубоко, чтобы больше не болело,истекая кровью.
– Заливаю в себя очередную дозу алкоголя, смешанного с дождем. Закашливаюсь, давясь
– И Алина, она тоже не виновата. Моя жена всего лишь слабая женщина, она любви хотела, внимания и… - мысли путаются, перед глазами начинает плыть,теряю мысль, не понимая, что хотел сказать. – Это я виноват. Это только моя вина. Да! – громко кричу, как будто высеченный портрет моей мертвой жены может мне противоречить.
– Да! Это все я и мои грехи, за которые меня наказывают! Ты знаешь, как бы это странно ни звучало из моих уст, но Алина открыла мне глаза, перевернув все мои убеждения. Кто бы мог подумать, но она права. Высшие силы все же есть. Я раньше не верил в Бога и его кару. Думал, чтовсе зависит от нас и наших решений. Б теперь понимаю, что ошибался. Меня карают. Жестоко карают. За что? Много за что. Я грешен. Моих грехов не сосчитать. Прав был все-таки мой отец, черт бы его побрал. Он всегда хотел, чтобы я занимался семейным делом, а не тем, что делал я. Я возомнил себя всевышним, всемогущим, познал вкус власти и утонул во всей этой грязи и чужой крови, решив, что могу вершить судьбы. И вот она, моя расплата : Бог наказал меня один раз, забрав тебя и нашего ребенка, но я так ничего и не понял, решив что могу управлять своей жизнью сам. Наивный идиот! – из горла вырывается смех, перерастая в вой.
– Только вот это все мое. Моя кара, мое наказание. Скажи мне, почему?! – опять начинаю кричать в лицо белому мрамору.
– Почему всевышний вершитель решил, что нужно наказывать и других. При чем здесь Алина? Зачем он свел ее с таким чудовищем как я?! Ты же говорила, что Бог милостивый, всепрощающий и прочую ерунду, в которую я не верил. Ей плохо, она страдает, понимаешь? Ей больно и душевно,и физически. Я слышал, как она кричала, как стонала от мучений, когда они доставали из нее нашего мертвого ребенка. Я сидел под дверью и не мог пошевелиться, зaжимал уши руками, бил кулаком в стену, чувствуя себя бессильным слабаком. У насбыл мальчик. Еще один мой не рожденный сын, - глотаю виски из бутылки, словно это вода, я уже давно не чувствую ни вкуса, ни запаха. Хочется биться больной головой об этот мрамор, пока не разобью ее в кровь. Я сам мертв, а мои мысли живее всех живых. Они проходят в моей голове потоком, наслаиваясь друг на друга, пульсируя в висках.
– Не прощаюсь, - поднимаюсь с колен и только сейчас замечаю, что ливень закончился. Пошатываюсь, встаю в полный рост, наклоняюсь к ее каменному портрету, опираюсь рукой на гранит. Веду пальцами по губам, очерчивая улыбку. – Я еще приду. Уж извини, если тебе надоело слушать мой бред. Но я больше не знаю, куда идти и где мое место, - шепчу в холодный камень.
– Алина меня прогнала. И правильно сделала. Я разрушу ее жизнь окончательно, если заставлю остаться со мной. Б я не хoчу больше рушить чужие жизни. Я хочу окончательнo добить себя. Можно было решить все здесь и сейчас, повеситься или пустить себе пулю в лоб,и присоединиться к тебе и детям. Но я хочу сначала познать все адoвы муки. Так будет справедливо. Не согласна со мной? Знаю, что не согласна. Но увы,теперь это не тебе решать, - отталкиваюсь от высокого гранитного памятника и медленно иду на выход с кладбища, пугая своим видом кладбищенского смотрителя. Подхожу к машине, в который меня ждет водитель. Парень научился принимать мое нынешнее состояние без шока, делая вид, что так и должно быть. Сажусь на заднее пассажирское сидение, пачкая белую кожу насквозь промокшей одеждой. Приказываю ехать домой. А когда парень спрашивает куда, в квартиру или дом, понимаю, что ни там, ни там нет моего дома. Дом – это место где живут тепло и любовь. Дом там, где тебя ждут, а меня никто нигде не ждет. Приказываю ехать в дом, где жил с Алиной. Я решил добить себя сам,и в данный момент этo лучшее место, чтобы это сделать. Там пахнет Алиной, женщинoй, в которой я увидел смысл существования, но понял это только тогда, когда потерял. Как всегда. Чертов закон вселенной. Полюбил ли я ее? Хороший вопрос, если учесть, что я давно разучился кого-либо любить…
Я разучился чувствовать, но не хотел ее потерять. И все равно потерял… И так, наверное, правильно.Женщина должна быть счастлива, а со мной она не познает этого чувства. По дороге домой звоню в больницу, узнаю состояние моей жены, настойчиво прошу не жалеть ни сил, ни средств на ее восстановление, как физическое,так и психологическое. Заканчиваю разговор, кидаю телефон на сидение, откидываю голову на спинку, закрываю глаза, и уже даже не понимаю, болит у меня голова или нет. Я настолько сросся со своим нынешним состоянием, что разучился что-либо понимать и ощущать. Чертов телефон начинает вибрировать, лишая меня минутной передышки и мнимого состояния покоя.