Красивые и проклятые
Шрифт:
Она непонимающе моргнула.
— А мегапикселей-то сколько? — Она нажала на какую-то кнопку. Поднялась вспышка, и девочка вздрогнула от неожиданности. Чудо-фотоаппарат с дюжиной мегапикселей стукнулся о землю.
Я наблюдала, как она протирает его, смахивая влажную траву откуда угодно, только не с линзы. Закончив, она вопросительно на меня посмотрела. Все еще ожидала ответа на вопрос.
— Ээ… Девять целых и семь десятых? — предположила я.
— Круто, — улыбнулась она. — Пойдем к библиотеке. Мне очень нравится эта кирпичная стена.
Я
В очередной раз разговаривая по телефону со школьным психологом насчет Кейси, родители проболтались о моем увлечении фотографией. Это привело к тому, что психолог упомянула о школьном фотокружке. Что, в свою очередь, привело к тому, что вышеупомянутые родители стали донимать меня, чтобы я туда записалась.
Я согласилась. Отчасти чтобы их порадовать, но еще и потому, что мне было любопытно.
Но это оказалось чудовищной ошибкой.
В тот день меня поставили в пару с одиннадцатиклассницей по имени Даффодил или Делайла, или как-то в этом духе. Нас отправили на поиски интересных кадров. В нашей школе нет абсолютно ничего интересного, но Даффодил/Делайлу это не остановило. Мы прошлись по всей территории, осматривая кору деревьев, трещины в асфальте, а теперь вот еще и кирпичи в стене библиотеки.
Я сделала четыре снимка. Пленка стоит дорого.
Но цифровому фотоаппарату пленка не нужна, и Даффодил разошлась не на шутку. Она заставила меня пролистать восемнадцать одинаковых фотографий сосновой шишки и выбрать лучшую. Я ткнула в одну из них наугад.
— И мне эта больше всех нравится! — воскликнула она.
Я бы хотела приятно удивиться ее энтузиазму, но в словах, которые грозили сорваться с моего языка, не было совсем ничего приятного. Поэтому я молчала и прикидывала, как уговорить директора исключить меня из фотокружка.
Развернувшись, мы направились к кирпичной стене, и тут мое внимание привлекла пара людей на другой стороне двора: припозднившаяся ученица и ее мама. Мама — молодая и симпатичная — сидела в инвалидной коляске. Ее дочь казалась воплощением несуразности. На ней были аляповатая розовая рубашка с блестками и джинсовый комбинезон — создавалось впечатление, что она накинула на себя последний костюм, оставшийся в гримерной танцевальной студии. Ее тонкие волосы свисали по обе стороны лица, а за ухом был приколот громадный искусственный подсолнух.
Я подумала, что в ее походке было что-то странное и неестественное, и только потом заметила у нее в руке тросточку. Такую, с какими ходят старики.
Я сфотографировала их несколько раз и вдруг заметила, что девочка смотрит прямо на меня. Я покраснела и, спрятав лицо за фотоаппаратом, отвернулась.
5
К СЧАСТЬЮ для меня, третьим уроком шел английский. Этот предмет вел мистер О’Брайен, который знал меня с десятого класса.
Я спросила у него, можно ли мне сходить к директору по личному вопросу. Он выразил надежду, что у меня все в порядке, и подписал мне разрешение, чтобы я могла уйти с урока.
Когда я сказала секретарше, что мне нужно поговорить с миссис Эймс по поводу моего расписания, та откинулась на спинку стула и посмотрела на меня строгим взглядом. Через очки ее глаза казались еще больше и суровее.
— Сегодня шестой день учебы, — проговорила она. — Думаешь, у директора нет занятия поважнее, чем выслушивать твои жалобы?
— Ничего страшного, Айви. — Низкий, звучный голос миссис Эймс нельзя было не узнать. Так могут говорить только директора школ.
Она показалась в дверях кабинета.
— У меня есть пять минут. Заходи, Алексис.
В более, скажем так, буйный период своей жизни я сидела на старом, жестком диване в директорском кабинете примерно раз в неделю. Теперь мой статус повысился, и я могла занимать кресло для посетителей. Осмотрев комнату, я заметила в углу горшок с каким-то новым (возможно, искусственным) цветком, а на стене — диплом магистра.
— Давно получили степень? — спросила я.
— В июне, — ответила она, надевая очки. — Спасибо, что обратила внимание.
— Не за что, — отозвалась я. Наступила тишина. Мы молча сидели и смотрели друг на друга. Видимо, кроме моего плохого поведения и его последствий, нам было нечего обсуждать.
Заговорили мы одновременно.
— Я вспоминала о тебе сегодня утром, — сказала директор.
— Я не могу ходить на кружок фотографии, — выпалила я в то же мгновение.
Директор откинулась на спинку стула.
— Почему это?
Так спокойно, как только могла, я стала перечислять ей причины, по которым возненавидела этот кружок. Я начала с того, что мы вообще не работали в фотолаборатории, потому что все, кроме меня, снимают на цифровые фотоаппараты. А под конец эмоционально и в подробностях раскритиковала кирпичную стену. Миссис Эймс то и дело кивала. Складывалось впечатление, что она была рада вислушать все жалобы, которые я только могла припомнить.
— Если бы там рос мох или хоть что-нибудь, было бы еще ничего, — объясняла я. — Но я честно вам говорю. Это обычные кирпичи.
Наконец у меня закончились аргументы. Я сжала ручки кресла, ожидая реакции миссис Эймс.
Она сложила руки в замок и вздохнула. Потом наклонила голову сначала в одну сторону, потом в другую, мельком взглянув на стол.
— Согласно школьным правилам, — начала она, — мы не имеем права исключить ученика из кружка, если только речь не идет о чрезвычайных обстоятельствах. Взгляды учащегося на эстетическую ценность строительных материалов таковыми обычно не считаются.
Я судорожно вздохнула и мгновенно выпалила: