Красная лилия
Шрифт:
— Привет.
Я обернулся. За мной стояла Стина Фридлюнд.
— Привет. Андерс только что наскочил на меня. Но я ведь только пошутил.
— Неужели? — отрезала она. — Не обращай внимания. Он просто нервничает из-за выборов и перенапрягся. Последнее время он какой-то дерганый и странный. Не как обычно. Естественно, все одно к одному. Пресса, гонка, все время надо балансировать. Достаточно сказать любую глупость или необдуманно выразиться и — бух! Набрасываются и пресса и оппозиция. Нет, не понимаю, что руководит людьми, жаждущими стать политиками.
— Они хотят улучшить мир, — улыбнулся я. — Бороться за свои идеалы.
—
Тут к нам подошла Барбру Халлинг, и наш разговор прервался. А мне так хотелось продолжить его. Стина была явно невысокого мнения о политиках и политике. Относила ли она все это и к мужу? Был ли Андерс Фридлюнд «готов на что угодно», чтобы добиться власти и чтобы сохранить ее? Остался ли в Народном доме еще дух Макиавелли, наследство хитрого, циничного флорентийца, не чуждавшегося ни интриг, ни яда в достижении своих княжеских целей?
Гости стали расходится один за другим. Многим далеко было добираться, большинство приехали из Стокгольма и даже еще дальше. Я отставил чашку и пошел прощаться с Уллой. Когда я подошел к ней, она отвела меня в сторонку:
— Я так рада, что ты зашел. И я действительно ценю, что ты нашел время поговорить со мной. Так мало людей, кому можно доверять. А ты никогда раньше не имел дел с Густавом и на все можешь посмотреть глазами человека со стороны. А мне просто необходимо немного отрешиться от всего этого ужаса.
Я подбадривающе кивнул и пожал ей руку.
— Время — лучший лекарь, — сказал я. — Да, знаю, что это прозвучит банально и, может быть, бестактно в такой день, но я убежден, что все в конце концов образуется.
— Надеюсь, — и она вздохнула. — Густава мне никогда не вернуть. Но я рада одному. Тому, что и Сесилия покончила с собой.
Я с изумлением посмотрел на нее. Нет, она не это имела в виду?
— Не пойми меня неправильно, — тут же добавила она и положила свою руку на мою. — Я не о том. Конечно, для нее и ее мамы это ужасная трагедия. Я имела в виду только, что я рада, что она убила Густава, а не кто-то другой, это я поняла в полиции.
— Кто другой?
— Кто-нибудь из его друзей. С ними ты встречался. А может, и еще кто-нибудь.
— Ты считаешь, что у них был повод убить Густава?
— Если бы ты только знал, — и теперь ее улыбка стала дружеской. — Среди тех, кто был на обеде у Халлингов, нет никого, кто не рад от души, — зло сказала она. — За исключением тебя и меня, конечно. Если бы ты только знал!
ГЛАВА XVII
На этот раз хватит. Блаженна радость, что длится постоянно, но я не настолько богат, чтобы держать лавку на Чёпманнгатан и дальше закрытой. Надо ехать в Стокгольм, снять вывеску «Закрыто. Отпуск» и включаться в дела. Ведь в принципе я живу, не задумываясь о завтрашнем дне. Может, и не совсем так; я должен бы в удачные годы откладывать на черный день, равномерно распределять доходы, но ничего не поделаешь. В моей сфере, в сфере «культурного посредничества», как я обычно ее называю, можно неделями
Я упаковал вещи, собрал книги и уложил их в пластиковые сумки. Убрался в избушке, вытащил все из холодильника и морозильника и даже разморозил этот белый шкаф на кухне. Навел чистоту за плитой, пропылесосил под кроватью, вытряс ковры и почувствовал себя примерным квартиросъемщиком. Налив кофе в термос и проверив, что все оконные задвижки в порядке, телевизионный шнур вынут из розетки и дверь заперта на два поворота, я сел в машину, пристегнул ремень и двинулся к дому, в Стокгольм, в его Старый город.
Обычно после отпуска я чувствую себя бодрым и отдохнувшим, полным радости предстоящей работы. Но на сей раз было иначе. Нет, это не значит, что я физически не отдохнул. Но я чувствовал раздражение, болезненное неудовольствие оттого, что с убийством Густава Нильманна — полная неясность, что я все еще не был уверен, действительно ли Сесилия Эн покончила с собой. Хотя это не мое дело. Я не полицейский. Ответственность несет Калле Асплюнд.
Проезжая через Аскерсунд, через опущенное стекло машины я услышал, как старичок на крыше отбил четыре удара на часах, салютуя мне на прощание. Потом я проехал Эребру. По левую руку впереди выросла Арбога, за ней вдали от бетонного канала автострады проглядывала Эскильстуна. Но я не обращал внимания на природу, не интересовался летним великолепием ландшафта средней Швеции. Я не мог отрешиться от мыслей о смерти Густава. И Сесилии — красивой, красивой Сесилии. Я встречался с ней всего пару раз, но она уже что-то значила для меня. И вот она мертва. Выжав газ до предела, я обогнал датский трейлер с загруженным до отказа прицепом. Зло сигналя, я вложил всю агрессию в гудок, когда он не прижался к обочине. Удивленное лицо шофера мелькнуло в зеркале заднего вида. Я увидел, как он выставил палец в мой адрес, и, возможно, поделом мне. Но мне надо было дать выход своему бессилию, почувствовать, что я владею ситуацией.
Когда адреналин вернулся к более нормальному уровню, я успокоился, вспомнил Уллу и наш с ней разговор после похорон. «Среди тех, кто был на обеде у Халлингов, сегодня нет никого, кто не рад от души», — сказала она. И звучало это, будто она действительно так думала.
Хотя не мое это дело, я снова и снова думал о происшедшем. Я не буду вмешиваться, перебегать дорогу Калле, и все же. Ничего не стоило немного пристальнее посмотреть на эту историю. Не потому, что я питаю какие-либо иллюзии на этот счет. Да и доступа к фактам Калле и сведениям СЭПО у меня нет, но на какие-то интересные данные я натолкнулся еще раньше.
Перед самым Стрэнгнэсом я свернул на мое любимое место отдыха, если ехать по дороге «Е-3» с запада. О его нахождении надо знать, чтобы суметь вовремя замедлить ход, свернуть и попасть в небольшой идиллический кудрявый лесок, защищающий от взглядов со стороны дороги, и с птичьим пением за стеклами машины. Там можно попить кофейку и вытянуть ноги, не боясь, что тебе помешает дорожное движение или же попутчики.
Я пробежался несколько сот метров по дороге через поле, чтобы размяться, потом обратно, достал термос и пакет печенья с пряностями.