Красная лилия
Шрифт:
Я молчал, не хотел прерывать своими вопросами, давал ему время.
— В темноте водитель ничего не видел. Бац — и она лежит под своим смятым велосипедом.
— Случается. — попытался было я вставить. — К сожалению.
— Но дело не только в темноте и дожде, — продолжал он. — Еще один фактор. Водитель был нетрезв. Пьян в стельку. Водитель часто водил машину в нетрезвом состоянии.
Мой интерес пробудился. Нетрезвый водитель? А может, Густав? И поэтому его убили?
— Тому, кто вел машину, было тогда девятнадцать. Он проходил военную службу в Гётеборге, и когда это случилось, он ехал туда. Погулял на каком-то празднике
— Как его звали?
Дождь уже стих и больше так сильно не бил по брусчатой крыше церкви. Но сама гроза продолжалась с неослабевающей силой.
— Леннарт Карлссон.
— Карлссон, — разочаровался я. — Леннарт Карлссон? Что у него может быть общего с Нильманном? И с Сесилией.
— Больше, чем ты думаешь. Потому что тот парень сменил фамилию. Ну не совсем. Он взял одно из своих остальных имен. А фамилию — матери. И в этом нет ничего необычного. Лучше, чем Йонебьер или Финкельторф, во всяком случае.
— А сейчас?.. Как его зовут?
Тут молния разорвалась совсем над нами, залив низкий свод ослепляюще белым светом. Ряпушка над кафедрой заблестела, словно была из чистого золота, а гроза вывалила свой каменный воз на крышу.
— Андерс Фридлюнд, — дошло до меня, когда грохот уменьшился. — Он сменил свою фамилию, и его можно понять.
Долго сидел я молча, переваривая новость. Да, можно понять. Какая это была бы катастрофа для него, выплыви это на свет. И особенно сейчас. В период предвыборной кампании. Кандидат на пост премьер-министра, убивший человека, управляя машиной в нетрезвом виде, не имеет никаких шансов. Да и его партия, вероятно. По крайней мере на ближайшую перспективу.
— Так ты думаешь…
— Вот именно, — прервал он. — Густав Нильманн каким-то образом знал об этом. Ведь у него, естественно, был доступ ко всем мыслимым секретным архивам в свое время. Помнишь, как он хмыкнул на обеде у Йенса? Что-то о вождении машин.
— Ты хочешь сказать, что он мог разоблачить Андерса? Написать о нем в своих мемуарах?
— Не знаю. Да и Андерс тоже, наверное, не знал. Но, будучи садистом, Густав мог воспользоваться случаем и повесить звоночек перед лицом Андерса. Ты сам понимаешь, в каком отчаянии он мог быть, как он ужасно боялся. Так много поставлено на карту. И не только для него. Результаты выборов для всей партии могли зависеть от мемуаров Густава.
— Ты думаешь, что убийца — он?
— А кто же еще?
— Если исходить из того, что речь идет о ком-то из ближайшего окружения Густава, а не из «внешнего мира», то у других тоже были мотивы. Не только у Андерса.
— Возможно, но не такие сильные. Есть и кое-какие слухи о Йенсе Халлинге и махинациях с оружием. Ведь его предприятие выпускает в том числе и самолеты-истребители. На этом он проворачивает большие дела. Совершенно законно. Но у него и масса не всегда достаточно серьезных контактов. Правда, это всего лишь слухи. Доказательств нет. Такие дяди — осторожные генералы. Все следы заметают. Делают, что хотят, из воздуха, меняют груз, место назначения и жонглируют тайными банковскими счетами в Швейцарии и Вест-Индии.
— А Габриель?
— Думаешь, он замешан в чем-нибудь? Может, в деле Веннерстрёма? Но и в этом случае только слухи и намеки.
— Нам всем так кажется, да. Но ты же знаешь, что хранил Густав в своих архивах.
— Нет, но одно я знаю. Что имя Андерса Фридлюнда есть в официальных документах. В протоколе суда. И это позволяло Густаву рассказывать,
— Я не очень сведущ в статистике преступлений, совершенных теми, кто вел машину в нетрезвом виде. Но надо, чтобы произошло очень многое еще, прежде чем стали бы рыться в двадцатилетней давности протоколах и определили, что Леннарт Карлссон исчез и потом воскрес как Андерс Фридлюнд.
— Точно. И на это Андерс рассчитывал. Но тут появился Густав.
— Как ты об этом узнал? — спросил я.
— По чистой случайности. Недавно я брал интервью у одной столетней тетушки. Видишь, какая я звезда-журналист, — заметил он с иронией. — Так вот, отмечалось столетие, и я был приглашен на кофе и торт. Меня случайно посадили на диван рядом с тетушкой, которая оказалась дочерью пострадавшей. Нет, она этого не сказала, конечно. Повода для этого никакого не было. Но когда мы стали смотреть телевизионные новости, — мне хотелось знать, не случилось ли чего-нибудь, — она сказала: «Как удивительно они похожи — Андерс Фридлюнд и тот, кто переехал мою мать». Но она почти рассмеялась и попросила прощения. «Но он ведь ни в чем не виноват, этот несчастный. Я проголосую за него вместо извинения».
Сначала я не обратил внимания, но потом стал размышлять. Обдумывать мотивы убийства Густава. А потом провел небольшое расследование, «reaseach» [17] это называется. Ну вот. Результаты ты уже знаешь.
— Ты собираешься воспользоваться ими?
— Что значит «воспользоваться»?
— Ты ведь журналист.
Он молча смотрел на меня. Глаза блестели в темноте.
— Только чтобы решить вопрос об убийстве. Если Андерс — убийца, я воспользуюсь ими, чтобы выкурить его. В противном случае, наверное, нет. Необдуманное преступление юнца будет признано недействительным за давностью лет. Кроме того, это вызовет такие последствия во всей политической жизни, что я лучше оставлю их при себе.
17
Расследование (англ.).
Долго мы сидели молча. Наверное, что-то есть в том, что Густава Нильманна называли Эдгаром Гувером с его тайными досье ошибок и проступков больших людей. И я подумал о его таинственных намеках Андерсу Фридлюнду. О том, что «то, что спрятано в снегу, появляется при оттепели». Особенно в политике. А как бурно отреагировал Андерс на похоронах, когда я напомнил ему об этом. Но тут я вдруг задумался о другом. О Бенгте и о том, что он рассказывал на том пресловутом обеде у Халлингов. Я задумчиво посмотрел на него. Несмотря на темноту в церкви, он заметил это и повернулся.
— Что? Чего ты уставился?
— Я не уставился. Я думаю. О лилиях и водяном.
— Не понимаю.
— Понимаешь. Историю о том, почему лилии стали красными. Как водяной воспользовался любовью молодой, невинной девушки. И как оба должны были умереть. И вот умирает Густав. Тот, кто отнял Сесилию у тебя. И белая лилия в его руке. Точно, как у водяного. Потом наступает черед Сесилии. Ее тоже находят с лилией. Хотя на этот раз с красной. Как у той девушки.
Бенгт сидел молча. Где-то протекало. Капли падали на пол с раздражающей регулярностью. Звук усиливался тишиной. Гроза затихала вдали.