Красная надпись на белой стене
Шрифт:
— Права ты, няня, действительно порядочный мужчина, этот Валтасар, пример для многих! — заметил Акива.
— Рудабе была старше нас, а мы всё равно дружили! — вмешалась Рина.
— Она не задирала нос перед нами! — добавила Пнина.
— Рудабе выучила нас понимать по-персидски! — сказала Рина.
— А от нас она переняла вавилонские слова! — присовокупила Пнина.
— Рудабе рассказывала дочкам какие-то бесконечно длинные стихи. Называла их “Шахнаме”, — улучив паузу, вставил слово Асаф.
— Чем примечательна эта Рудабе, были у нее какие-нибудь особые
— Конечно были особые приметы! — воскликнула няня.
— Какие же? — встрепенулся и приготовился запоминать Акива.
— От головы до ног она бела, как слоновая кость, — принялась перечислять няня, — стройна, как платан, два глаза — сияющие нарциссы, ресницы чернее воронова крыла…
— А волосы обыкновенные? — перебил Акива.
— Ни в коем случае! Не сомневайся даже: вдыхаешь мускус — это запах ее волос! — вдохновенно закончила няня.
— Почему Рудабе сейчас не с вами?
— Не знаем! — огорченно промолвила Рина.
— Куда-то пропала! — печально добавила Пнина.
— Рина, Пнина! Пора укладывать кукол спать! — промолвил Асаф и проводил девочек и няню в детскую комнату.
— Что ты хочешь добавить мне в конфиденциальной обстановке? — спросил Акива.
— Валтасар оказывал знаки внимания Рудабе, причем у меня дома. На мой старомодный взгляд это выглядело непристойно и вполне могло повредить безупречности моей репутации, — решительно заявил Асаф.
— Выходит, ты радовался, когда Рудабе исчезла?
— Не скрою, доволен был.
— Добрым именем своим дорожил?
— Не только. Слишком частые визиты монарха небезопасны. Тяготился я ими. Внимание владык хорошо, если не чрезмерно. Как говорится, цари пируют — подданные горюют, а меч власти длинен.
— Так куда же подевалась Рудабе? Может, Валтасар устал нести бремя воздержания и забрал юную красавицу к себе?
— Этого я не знаю. Ты же бываешь во дворце, там и спрашивай.
— Я понял, что Валтасар по уши влюбился в Рудабе. А сама-то девица любила своего покровителя?
— Рудабе была без ума от Валтасара. Поэтому я предупредил няню, мол, внуши своей старшей воспитаннице, чтобы она с девочками не болтала о своей страсти — малы еще такими вещами интересоваться!
— А известны ли тебе какие-нибудь необычности в повадках Рудабе?
— Сия дева имела обыкновение переодеваться воином. Валтасар дарил ей разные военные принадлежности — то легкую рубаху кольчужную принесет, то шлем, то меч короткий. Мои глупышки глядели на нее с восторгом.
— Что означали эти маскарады?
— Валтасар, бывало, нарядит свою зазнобу солдатом и пропадают оба день-два. Потом он возвращает девицу ко мне в дом. Последний раз взял ее царь с собой, и не видали мы больше Рудабе, а монарх вернулся во дворец.
— Спасибо, за помощь, Асаф.
— Рад, если был полезен.
— Расследование только началось. Надо действовать дальше.
Акива уединился в своей комнате и предался размышлениям. Ему ясно было, что связь Валтасара и Рудабе заслуживает пристального внимания и по-прежнему перспективна: это один
Свидетельства, полученные в семействе Асафа, рисовали образ Валтасара как легкомысленного сластолюбца. По своему опыту Акива знал, что над людьми такого сорта часто нависает угроза, о которой они даже не подозревают.
“Куда, однако, подевалась Рудабе? — задавался вопросом Акива, — уж не сбежала ли обратно к своим? Стычки между вавилонянами и персами не прекращаются. Рудабе наряжалась воином, а Валтасар брал ее с собой. Зачем? Наблюдать за сражением? Могла ведь девица переметнуться к персам! Нет, это навряд ли — ведь она любила Валтасара, стало быть, не покинула бы его!”
“Необходимы новые свидетельства. Пожалуй, следует поговорить с Синой!” — подумал Акива.
V
Славный почин сулит будущий успех всему делу. Поэтому Дарий хвалил себя за то, что с самого начала расследования поддержал инициативу Даниэля — призвать на помощь Акиву. “Ниппурский дознаватель молод и в расцвете сил. Будет надежная подмога старику” — рассуждал Дарий. Он вспоминал, как во время одной из его мимолетных бесед с пророком о взошедшей в Ниппуре звезде сыска, Даниэль сказал: “Такой не подведет!”
У Даниэля же были свои резоны. “В конечном счете, — говорил себе пророк, — мне не столь важно раскрытие обстоятельств смерти Валтасара, сколь небезразлична причина, по которой царь распорядился подать пирующим бражникам священные кубки. И, конечно, имеет значение авторство красной надписи на белой стене. Чья рука водила кистью?”
“Я действую в интересах моего племени. Говоря высоким слогом, я верой мобилизованный и призванный крепить дух народный. Может статься, что вытащить на свет тайну кончины монарха окажется делом полезным для иудейства, в особенности, если дать сему подобающее толкование. Хотя, как знать — не всё на свете надлежаще толкуемо, порой и проруха случается… Мысль — вещь хрупкая, и нельзя быть уверенным в ее завтрашнем дне. Невозможно знать, чего остерегаться. А вот правильно разъяснить мотивы осквернения храмовой посуды — это воистину необходимо грядущим поколениям!”
“Пусть мой бывший ученик пока разбираться с делом Валтасара. Я предчувствую, что послезавтрашние стражи законов и чистоты языка выразились бы следующим образом: 'Акива будет вести расследование по факту смерти вавилонского царя'. Я же не стану терять дорогое время и сосредоточу свое внимание на других фактах, а уж по мере необходимости окажу помощь Акиве”.
Как известно, пророк, иной раз, удостаивался приглашением во дворец, беседовал с монархом, слушал его самохвальные речи, давал советы, играл с ним в ур. Сина вносила вклад в создание благородного имиджа мужа. Да и придворные, с которыми Даниэлю случалось переброситься словцом, тоже выражали лестное мнение о владыке. Впрочем, замечания последних нельзя было принимать слишком всерьез, ибо навряд ли высокопоставленные сановники могли высказываться в противоположном смысле.