Красная роса (сборник)
Шрифт:
— Во всяком случае, можно было подстелить хотя бы охапку сена.
— Хватило бы и куля соломы, — сказал Голова.
И неожиданно под однообразную барабанную дробь дождя вспыхивает совершенно другой,
такой знакомый, даже домашний разговор.
— Да можно было бы и подушечку прихватить, — насмешливо бросает Семен Михайлович
Раев.
— Зря поскупился… — подхватил Савва Дмитрович Витрогон.
— Потребсоюз — это тебе не лес. В твоей конторе сальдо-бульдо сойдется,
баланс…
— Война сбалансирует и сальдо, и бульдо, — вздохнул Нил Силович Трутень.
— Не горюйте, братцы партизаны, — бодро откликнулся историк Юлий Лан. — Доберемся до
базы, заползем в теплые землянки, подложим под бока сена — никакая слякоть не проймет.
Лан вспомнил о теплых землянках в чащобе, заранее построенных ими и
законсервированных до поры до времени.
Всплыли в воображении уютные землянки, и как-то посветлело на душе у каждого.
Нравились им лесные жилища, врытые в землю, выложенные горбылем и пахучей сосниной, с
полом, устланным сухой хвоей, двойным потолком, тщательно засыпанные землей,
задернованные, — пройдешь и не заподозришь даже, что где-то здесь есть скрытое лесное
жилище.
Тем временем машина ползла как улитка, тьма, казалось, и не собиралась рассеиваться.
— А может, ему посветить? — откликнулся Голова.
— Кому посветить? — удивился Комар.
— Да водителю же…
— Чем?
— В моей котомке завалялся фонарь.
— Постучитесь в кабину.
Жежеря и Трутень, не сговариваясь, забарабанили в кабину. Не выключая мотора, Лысак
притормозил, высунулся из кабины.
Наперебой объяснили ему, в чем дело.
— Не могли сказать раньше?
— Ну, ну, — беззлобно пригрозил судья, — самого прокурора обзываешь.
— Теперь все одинаковы, все — прокуроры, — хмуро парировал Лысак, взяв из рук Головы
металлический фонарик.
— Слыхал, Сидор Зотович? Разжаловали нас…
Голова не обиделся, басовито прохрипел:
— Переживем…
Блеснул карманный фонарик. То ли лампочка в нем была такая миниатюрная, то ли
батарейка уже выдохлась, но высевалась из него только слабая полоска света. И все-таки хоть и
слабый, но живой лучик прыгал впереди, высвечивая из кромешности то полную воды колею, то
бугристое болото. Мотор заработал веселее, машина заметно набирала скорость.
Лысак, вертя баранку, чувствовал себя так, будто бы сейчас, когда нет Качуренко, был
здесь самым старшим, ответственным за этих молчаливых людей в кузове и за самого комиссара,
зябко вертевшегося на пружинистом сиденье.
— Кто так светит? — властно покрикивал он. — Ты, Яремович, руку высунь, снаружи
подсвети…
Сквозь
светить напрямую…
Белоненко молча выполнил приказ, высунул за окно не только руку, но и голову, направил,
желтоватую полосу света на дорогу. Похоже было, что дорога ползла вверх, так как вода в
колеях не застаивалась, блестел размытый и утрамбованный песок. Белоненко сразу же
сориентировался — этот обнаженный холм, за которым уже начинались поля колхоза, был
приметным ориентиром. Три километра с немалым остались позади.
Роман Яремович знал, что должен остаться в тылу, если враг достигнет Калинова. Не только
знал, но и активно вместе с другими формировал будущий отряд из коммунистов и комсомольцев,
не раз выезжал с товарищами в лес для тайной постройки будущего жилья, подбирал связных,
тех, кого вскоре назовут подпольщиками, был одним из немногих, кто знал, где были склады с
продовольствием, одеждой, под какими дубами и соснами закапывалось оружие, бутылки с
горючей смесью.
Полуторка вскарабкалась на самый верх, на самый высокий песчаный холм. Днем отсюда
было видно далеко. Калинов был перед глазами, будто выписанный на карте-километровке.
Дождь притих, сквозь тьму лучше просматривались белые песчаные колеи.
Вдали блуждали подвижные пятна, похожие на беспорядочно разбросанные, подбитые снизу
предрассветной розоватостью облака на мутном небе — отблески далеких пожаров.
Именно такой далекий отсвет, бессильный прояснить ночную кромешность, завис на черном
фоне ночи, именно его и приметила остроглазая Зиночка Белокор.
— Разве мало теперь горит? — проворчал, видимо, уже спросонок, Зорик.
— Но ведь горит же… Почему на востоке?
Похоже было, что Зиночка отстаивала какое-то свое мнение, то ли не умела его отстоять, то
ли это мнение было еще неясным.
— Где подожгли, там и горит…
— Да на востоке же… — твердила свое Зиночка.
Придирчивый, как и любой судья, Комар наконец понял, что беспокоило девушку.
— Может, с самолетов…
Словно проснувшись, неожиданно забасил Голова:
— А может, и не с самолетов… Погода им не благоприятствовала. А оно горит. На северо-
востоке. Это уже какая-то загадка.
Полуторка, одолев холм, нырнула в лощину, за ней начинался лес. Калинов, подобно всем
полесским селам и поселкам, как мерзнущий дед, предусмотрительно завернулся в зеленую
шубу, неподалеку от него поля перемежались перелесками, а чуть дальше начинался лес,