Красная шкатулка
Шрифт:
Макнейр сполз на самый край сиденья, обеими руками ухватился за стол, и я увидел, как снова задергалась мышца у него на шее.
— В завещании есть пункт, предусматривающий выплату вам определенной суммы. Вполне приличные деньги. Ателье дает хороший доход, а капиталы я вкладываю очень осмотрительно. Для вас это всего лишь очередная работа, но для меня… Вы даже не представляете, как это важно, особенно после моей смерти. Боже мой, если бы я был уверен! Мистер Вулф, если бы я знал… тогда и умереть можно спокойно. Сегодня днем я переделал завещание и вписал ваше имя. Теперь все зависит от вас. Понимаю, я должен был сначала поговорить с вами. Но я решил: пусть уж все будет оформлено как следует, мало ли что. Конечно, если вы
— Мистер Макнейр, успокойтесь, — сказал Вулф. — Сами себя заводите. Так и до припадка недалеко. Что же, по-вашему, будет? Смерть?
— Я готов ко всему.
— Вы совсем пали духом, — покачал головой Вулф, — начинаете заговариваться. При таком состоянии ваши заявления об отравленных конфетах просто не могут приниматься в расчет. Очевидно…
— Я назвал вас, — прервал Вулфа Макнейр. — Вы согласны?
— Нет уж, позвольте, — возразил Вулф. — Очевидно, вам известно, кто отравил конфеты, и так же хорошо известно, что предназначались они для вас. Вы до смерти боитесь, что злоумышленник будет преследовать вас вновь, несмотря на трагическую неудачу первого покушения. И поэтому, возможно, кто-то еще находится в опасности. Но вы и в мыслях не допускаете, что существует человек, способный найти убийцу, и, вместо того чтобы довериться такому человеку, вы хнычете и хвастаетесь своим упрямством. Более того, у вас хватает нахальства предложить мне некую работу, не соизволив объяснить, в чем она заключается, и не называя сумму вознаграждения. Чудовищно! Нет-нет, позвольте мне закончить. Я вот что скажу: либо все именно так, как я сказал, либо вы и есть убийца и пытаетесь найти такое изощренное оправдание, что у вас у самого голова кругом идет… Вы спрашиваете, согласен ли я. Если вы имеете в виду выполнение неведомого мне поручения за неведомую плату, отвечаю: ни в коем случае.
Вулф стал наливать себе пива. Макнейр сидел, все так же вцепившись обеими руками в край стола.
— Ничего, говорите, я не обижусь. Этого следовало ожидать. Я знаю, что вы за человек, так что не удивляюсь. Я вам все объясню, для того и приехал. И все-таки мне было бы спокойнее, если бы вы сейчас сказали… Честное слово, дело абсолютно законное.
— С какой стати? — Вулф явно терял терпение. — К чему эта спешка? У вас еще уйма времени. Раньше восьми я не обедаю. Не бойтесь, здесь вы в безопасности, у меня в кабинете смерть вас не настигнет. Соберитесь с мыслями и рассказывайте все по порядку. Только предупреждаю: мы запишем ваш рассказ, а вы потом поставите подпись.
— Нет, — энергично возразил Макнейр. — Никаких записей. И я не хочу, чтобы этот человек слышал, что я скажу.
— Тогда и я не буду вас слушать. — Вулф показал в мою сторону большим пальцем. — Это мистер Гудвин, мой помощник. Я ему доверяю так же, как себе. К тому же он в равной мере благоразумен и смел.
Макнейр посмотрел на меня.
— Но он слишком молод. И я его не знаю.
— Как вам угодно, — пожал плечами Вулф. — Уговаривать не буду.
— Знаю, что не будете, но деваться мне некуда. Ладно. Только не надо ничего записывать.
— Могу пойти на уступку, — предложил Вулф. — Пусть мистер Гудвин все-таки запишет, а мы потом посмотрим и, если нужно, уничтожим запись.
Макнейр наконец отцепился от стола и растерянно посмотрел на нас. В другое время я пожалел бы его. Куда ему, да еще в таком состоянии, тягаться с Вулфом? Макнейр уселся поглубже, сложил руки на груди, тут же опустил их, потом схватился за подлокотники кресла и наконец заговорил отрывистыми фразами:
— Я должен рассказать о себе. Иначе вы мне не поверите. Я ведь столько натворил. Из Кэмфирта я, это в Шотландии. Родился в восемьдесят пятом. В школе не очень-то успевал, да и здоровьем не отличался. Нет, ничего такого, просто хилый был. В один прекрасный день вообразил, будто у меня способности к рисованию. В Париж махнул, благо у родителей деньжата были. Изучал искусство. Тогда мне двадцать два было. Рисовать я любил, много работал. Ничего гениального, конечно, не создал — так, понемногу марал бумагу да деньги тратил. Когда отец с матерью умерли, у нас с сестрой уж ничего не осталось… Ну, до этого я еще дойду. — Он умолк и потер пальцами виски. — Голова прямо раскалывается.
— Успокойтесь, — посоветовал Вулф, — сейчас все пройдет. Вам давно надо было выговориться перед кем-нибудь.
— Да, но мне не надо было делать то, что я делал. Я и сейчас не могу открыться до конца. Но кое-что скажу. Может, я действительно сошел с ума. Может, просто потерял самообладание. А может, я сейчас потеряю все, что берег с таким трудом все эти мучительные годы. Не знаю, ничего не знаю. Но у меня нет другого выхода. Я должен передать вам красную шкатулку, и тогда вы все поймете. В Париже у меня было много знакомых. Среди них была и молодая американка Энн Крендэл. В тринадцатом году я женился на ней, у нас родилась дочь. Вскоре обеих не стало. Жена умерла при родах в пятнадцатом, второго апреля, а через два года я потерял и дочь. — Макнейр умолк, взглянул на Вулфа и страдальчески воскликнул: — У вас когда-нибудь была дочь?
Вулф отрицательно помотал головой. Макнейр продолжал:
— Среди моих знакомых были два брата — Эдвин и Дадли Фросты, американцы, состоятельные люди. Они тоже болтались в основном в Париже. И была еще Калида, я ее знал всю жизнь, еще с Шотландии. Она тоже увлекалась искусством, но, как и я, мало чего добилась. На ней-то, на Калиде, и женился Эдвин Фрост через несколько месяцев после нашего с Энн венчания. Вообще-то, все шло к тому, что она выйдет за Дадли, но однажды он напился…
Макнейр снова умолк и сжал ладонями виски.
— Может, фенацетина? — предложил я.
— Нет, мне помогает аспирин. — Достав пузырек, он вытряхнул две таблетки, кинул их в рот и запил водой. Потом обратился к Вулфу: — Вы правы, надо облегчить душу. Слишком долго я мучился угрызениями совести.
— Итак, однажды он напился?
— Да, впрочем, это не важно. Так или иначе, Эдвин и Калида поженились. Вскоре после этого Дадли вернулся в Америку, где жил его сын, а жены уже не было, она умерла, тоже при родах, лет шесть назад. Потом он снова приехал во Францию, но это, кажется, года через три было. Во всяком случае, Америка уже вступила в войну, и Эдвин к этому времени погиб. Служил в авиации, и его убили в шестнадцатом. И я уже был не в Париже. В армию меня не взяли по здоровью, деньги все вышли, и я с маленькой дочерью переехал в Испанию. Потом…
Я оторвал глаза от блокнота. Макнейр согнулся и обеими руками с растопыренными пальцами схватился за живот. По лицу было видно, что забрало его круто.
— Арчи, поддержи его! — раздалось приказание Вулфа.
Я кинулся к Макнейру, но удержать не успел. Сильнейшая судорога сотрясла его тело и вытолкнула из кресла.
— Господи Иисусе! — воскликнул он, упираясь кулаками в стол, чтобы удержаться на ногах. — Господи! — повторил он, шатаясь. Потом содрогнулся еще раз и, теряя силы, выговорил: — Красная шкатулка… Боже, дай мне силы… одно слово… — и, издав какой-то утробный стон, повалился на бок.
Я было подхватил его, но, видя, что он без сознания, опустил на пол. Потом встал на колени и увидел прямо перед собой ботинки Вулфа.
— Вроде дышит, — сказал я. — Впрочем, нет. Кажется, конец.
— Доктора Уолмера, живо! — рявкнул Вулф. — И мистера Кремера тоже. Одну секунду, дай-ка мне его пузырек.
Спеша к телефону, я слышал, как Вулф бормотал под нос:
— М-да, ошибочка вышла. Именно здесь смерть его и настигла. Какой же я все-таки недоумок!