Красная тетрадь
Шрифт:
– Я все равно… – на глазах угасая, пробормотал Златовратский. – Fortuna comprobat hominis consilium (успех подтверждает правильность планов)…
Левонтий Макарович вышел. Леокардия Власьевна сочувственно прицокнула языком ему вслед и вернулась к книге. Беспорядки на приисках отчего-то более не волновали ее. Ей и самой это было странно, ведь вся молодость и зрелость прошла в борьбе за чьи-то права, против чего-то, мешающего, как она тогда полагала, прогрессу… Да полноте, что такое этот прогресс? Кто его видел? И зачем он, кстати, нужен – кто-нибудь может мне объяснить? И, главное, когда это она, неистовая Каденька, успела стать такой… равнодушной? Вроде бы еще совсем недавно, вот, кажется… до ареста Ипполита и отъезда Нади… все было иначе… А может быть,
Перед въездом в поселок Измайлов снова поднял уставшего коняшку в галоп.
«Потерпи, – прошептал он в напружинившуюся, потную от усилий шею. – Скоро все кончится.»
Мохнатый сибирский коняшка заржал и, словно догадавшись о чем-то, пробежал по главной улице поселка красиво, почти аристократично, – выгнув шею вбок и переступая ногами так, словно когда-то в петербургском манеже его обучали испанскому шагу.
К дверям конторы кто-то сноровистый уже принес две охапки хвороста. В руках у прилаживающегося рядом мужика показалась бутыль не то с водкой, не то с керосином. Измайлов соскочил с коня и точным, быстрым движением выбил бутыль. Она отлетела далеко в сторону и раскололась. Мужик раскрыл рот, провожая ее взглядом, а потом зачем-то стащил с головы шапку.
– Идите все к дому Веры Михайловой! К дому инженера Печиноги! – во всю мощь заорал Измайлов, надсаживая голос. – Видите меня? Слышите? Я от хозяев полномочия имею, и у дома инженера буду все объяснять и все вопросы решать! Идите все туда!
Дом Веры находился в противоположной от конторы стороне. Измайлов знал: сейчас главное отвлечь разгоряченную толпу, придать ей хоть какой-то отличный от разрушения импульс. Бессмысленное, в сущности, перемещение людей из конца в конец поселка вполне годится на эту роль.
– Идите все за мной! Туда, куда я поскачу!
Во всем этом для инженера не было ничего нового. Во время стачек и других революционных беспорядков Измайлову не раз приходилось водить за собой толпы возмущенных рабочих. Но нынче он должен скакать вперед, чтобы предупредить Веру. Иначе она может испугаться и спустить на толпу своих псов. Тогда ситуация из опасной мгновенно станет просто неуправляемой.
– Андрей Андреевич! – послышался за спиной инженера хриплый, испуганный шепот. Измайлов обернулся. Из дверной щели осторожно высовывалась щетинистая, похожая на старый валенок физиономия Дементия Лукича – распорядителя работ на прииске «Мария». – Нам-то теперича, как вы командование приняли, можно выйти? Не порвут?
– Дождитесь, пока я всех уведу, – негромко сказал Измайлов. – И тихо, задами – по домам. Вы лично отправляйтесь сейчас на прииск, и всех оттуда отсылайте либо домой, либо уж сюда, ко мне. Остальным сидеть тихо, как мыши под веником.
– Куда вы-то лезете?! Вас же убьют, как того…
– В закономерном и неуклонном течении исторического процесса хотелось бы личными усилиями отдельных индивидов уменьшить число случайных жертв. Так я на нынешнем этапе понимаю свою задачу, – спокойно и вразумительно разъяснил Измайлов.
Общее настроение шума между тем приобрело отчетливый вопросительный оттенок.
– Андрей Андреич! А как с нормами-то будет?
– Прииски закроют?
– Инородцев на новые места наберут, а нам что – с голоду подыхать?!
– Все, все толком обскажу! – снова закричал инженер. – Но не здесь! Идите все за мной!
Продолжая что-то орать, Измайлов вскочил на коня и впереди толпы поскакал к дому Матвея Печиноги.
Дементий Лукич смотрел ему вслед и удивлялся. За истекший год старый служащий не раз разговаривал с Измайловым в конторе, по делам и просто так, случайно, встречался с ним на прииске и в поселке. Многажды стоя рядом с инженером, Дементий Лукич, до старости сохранивший острый глаз, отчетливо знал: Измайлов невелик ростом. Точь в точь, как и он сам, вершок в вершок. Так отчего же нынче, когда он, Дементий Лукич, стоял за спиной инженера, ему показалось, что Измайлов существенно, едва ли не на полголовы его выше? Что за странности?
Андрей
Говорил, стоя на боковине перевернутых у забора зимних саней. Говорил, по Вериным прикидкам, уже больше часа. Народ слушал. И даже не пытался перебивать. Иногда, когда ему, народу, позволяли, задавал вопросы. На которые следовал немедленный и четкий ответ.
С народом Измайлов не заигрывал. Не было у него такой привычки еще в Петербурге. Говорил все, как есть, как понимал сам.
– Покудова в России идет накопление капитала, а не что-нибудь еще. Этого мы с вами отменить не можем, как не можем отменить осень или зиму. Таков закон развития. Святой Руси уже нет, а может быть, еще нет, как кому больше понравится. Капитал накапливают в своих руках уже богатые, те, кто сильнее, те, кто смышленее, те, кто не ленится работать. Таким был ваш Иван Гордеев, который основал прииск «Мария». Из грязи в князи. Таков и остяк Алеша, который теперь открыл «Счастливого хорька». Законы до Сибири доходят не всегда. Но и здесь рабочие могут и должны бороться за свои права. Делать это надо организованно и последовательно. Нахрапом и пьяной толпой ни одного вопроса решить нельзя. За поджег конторы полтора десятка человек пошли бы в тюрьму и на каторгу. Считайте: бабы – вдовы. Дети – сироты. Куда им без кормильца податься? Что их ждет? Вам это надо?
– Деньги людей в зверей превращают! Как нахапал побольше, так зверем стал! – запальчиво крикнул огромный краснорожий мужик, которого именно за размеры Измайлов и помнил – он работал на «Марии» отвальщиком.
– Деньги сами по себе – ни добро, ни зло. Они – овеществленный труд человека. Много работать и хорошо зарабатывать – не так уж плохо. Но нельзя дать себя обмануть…
– Обманывают… Ох, обманывают рабочего человека, Андрей Андреевич! – жалобно провыл кто-то из задних рядов. – Истинную правду сказали!
– Сейчас я вам разъясню, как следует вести дело. Кто трезв и духом силен, слушайте внимательно и запоминайте. Пески на всех трех приисках, принадлежащих Опалинским-Гордеевым, истощены. Отсюда имеем…
Вера Михайлова слушала разговор Измайлова с рабочими, выглядывая из-за занавески через раскрытое окно. До начала действия Андрей Андреевич успел успокоить ее насчет детей и предупредил, что, как бы не обернулось дело, она не должна выпускать собак. Сзади Вера все время слышала приглушенное, но грозное горловое клокотание – Бран и Медб, чуя людей и слыша непривычно много голосов на улице, рычали, не умолкая. Прямо под ее локтем, на подоконнике раздавалось время от времени негодующее фырканье Филимона. Матерый котяра был по-своему любопытен, и потому полез вместе с хозяйкой глядеть на происходящее. Но собравшийся в тупичке перед домом народ ему явно не нравился. Испуганный Коська Хорек забился куда-то в дальний чулан. Воспоминания о прошлом бунте, и еще допрежние, рвали когтями его душу. «Если водку найдет, так скоро и завалится,» – мимоходом вспомнила о Коське Вера.
Но, право, вовсе не Хорек занимал нынче женщину.
«Так вот, оказывается, что это такое – трибун! – догадалась она, вспоминая прочитанные от Левонтия Макаровича латинские книги. – Ведь если он сейчас скажет: всем в Егорьевск идти, полицию громить, или в тайгу – шишки собирать, так ведь пойдут, пожалуй. Не важно, стало быть, что сказано, важно – как!… И… бедный мой Матюша… Вот как раз этого-то он и не умел! Vana est sapientia nostra. (тщетна наша мудрость)»
Казаки во главе с есаулом ворвались в поселок враждебным вихрем. Среди почти черных казачьих чекменей с красными кантами заметно (все более в хвосте) голубели жандармские, с аксельбантами мундиры. Кони храпят, на физиономиях – боевой азарт, глаза налиты кровью, у некоторых на лицах ссадины, рука на перевязи. Любой бывалый вояка сказал бы сразу: разбегайсь, честной народ! Служивые только что из переделки, перед глазами еще красные круги плавают, порубят, посекут любого подвернувшегося почем зря. Сами потом жалеть станут, да – поздно.