Красная тетрадь
Шрифт:
Однако, ко мне. Я, как и Николаша, в Егорьевске не останусь. Это давно решено, твердо и навсегда. Не оттого, что Егорьевск плох. После выхода вашего романа мне две сестры из Петербурга писали: «Может, нам к вам жить приехать? Уж больно у вас красиво и спокойно. И люди такие значительные.» Смешные. Каждому свой жребий отведен. Нынче приехал из столицы инженер Измайлов. Бывший революционер, как я поняла. Укатали сивку. Сорвали с головы волосы, с движений – живость, с глаз – блеск, с души – надежду. Путается с нашей Надей, но так устало, устало… Здесь, теперь – надеется отсидеться. Каждому – свое. Надю, впрочем, жаль. Она его за настоящего полагает, не видит, что из папье-маше, и подкрашено
Я этого Измайлова про вас расспрашивала. Он отнекивается: Петербург, мол, большой город, откуда? – но странно как-то. Как будто говорить не хочет. Может, репутацию вашу бережет? Или свою? Напрасно. Мне бы про вас ничего удивительно не стало, а про него – все равно.
Впрочем, довольно ходить вокруг да около. Это жалко. У меня к вам решительная, касательно до всей моей жизни, просьба. Вы ведь, где бы нынче не были, туда своей волей зашли. Чужая над вами власти не возьмет никогда. Потому, если захотите, и в любое иное место сможете сунуться. А родовая ваша знатность и писательская слава позволят. Мне надобно доподлинно знать: как теперь Николаша живет, и что там вокруг него происходит. Он в Петербурге, и, если не врет все напропалую, то где-то возле совсем тесных и даже придворных слоев. В каком качестве – этого я вам наверняка сообщить не могу. И даже за имя целиком не уверена. Но вы ведь Николая с другим не спутаете? Верная наводка: князь Мещерский и его круг. Не бойтесь меня расстроить или убить: я ко всему готова. Мне рассчитать надо: может, он уж давно женат, или в долговой тюрьме сидит, или вообще что-то с Егорьевска непредставимое. Если мне о нем более думать невместно, так я в Тавду бросаться не побегу, а составлю иной план.
На сем остаюсь с надеждой и заранее благодарностью хоть за то, что прочли.
Всегда ваша Любочка Златовратская.
ЗАПИСКИ В КРАСНОЙ ТЕТРАДИ АНДРЕЯ ИЗМАЙЛОВА, ИНЖЕНЕРА.
Сибирь никогда не знала крепости – это верно. Но также верно и то, что рабочий здесь еще более бесправен, чем в России. Здешние как бы образованные люди даже дают тому рациональное объяснение. Едва ли не половина рабочих на приисках – из ссыльно-поселенцев, что на общей нравственной картине не может не отражаться. Пьянство, драки, разврат, двенадцатилетние дети хвастаются курением табаку и любовными победами. К труду многие не приспособлены совершенно. Крестьянствовать способен едва один из нескольких сотен. Исправник Овсянников как-то обмолвился: из 3500 приписанных к стану ссыльно-поселенцев в наличии едва 700. Я ахнул: а где ж остальные 2800?! Неужто в бегах? Где же они, что едят, как живут? Семен Саввич рукою махнул: не так, мол, все страшно. Большая часть давно в тайге безвестно сгнила, сгинула да убита, крестьяне-то на них – с вилами да с ружьями, как на диких зверей ходят. Еще сколько-то назад, в Россию подались. Отчаявшиеся, озлобленные, бесправные, на все готовые. Остаток не так и велик. Не страшно, господа?
Такова же и соответствующая этому положению оборотная сторона медали: телесные наказания, мордобой на приисках и заводах – обычное дело. Обсчет при расплате за работу, обвес в лавках, что же касается инородцев, то картина еще страшнее. После разрушения традиционного уклада, прихода с запада новых для самоедов болезней уже к началу 19 века вымерли целые народы: омоки, котты, хойдаки, шелаги, анюиты, маторы, асаны… Все были язычники, однако вечная им память, как обелиску человеческой жадности, недальновидности и беспамятства.
Винокуренных
«Пролетариям нечего терять, кроме своих цепей»? Воистину так. Но куда и как можно повести всю эту безграмотную, беспамятную, озлобившуюся массу? И кто поведет? Господин Петропавловский-Коронин, зоолог и дворянин? Или, может быть, инженер Измайлов, разночинец, окончательно запутавшийся в своей собственной жизни?
Говорил с потомками ссыльных поляков, осколков польского восстания. В их планах было организовать в Сибири республику – «Свободославию». Право слово, «красиво жить не запретишь».
Марья Ивановна, несмотря на свои заботы о сыне, приисках и прочем, со мной по-прежнему в дружбе и часто зазывает на свой особый пирог с рыбой (к которому, знает, у меня пристрастие). Вообразите: крышка у румяного пирога перед подачей на стол режется накрест на четыре части и поднимается за специальные печеные пупочки, как у коробочки. Открываешь, а оттуда такой духмяный, настоявшийся, рыбно-травяной запах, что слюнки сами собой текут. А внутри – нежнейшее рыбное филе, которое надо есть прямо из пирога…
Опалинская много рассказывала о своем отце, Иване Гордееве. Судя по всему, масштабный был человечище, из тех, что сам себя сделал. В чем-то даже доморощенный философ. Со слов Марьи Ивановны, о сосланных участниках Южнороссийского и Северного Союза рабочих:
«Где им? Они как встретятся промеж себя, так и заспорят: как лучше счастие народа обустроить? Никак решить не могут. А уж до дела-то…»
О сословиях:
«Мой прадед Гордей из приписных крестьян. Об его спину сколько батогов сломано. Потом на горных заводах – все то же. Чего ж я теперь буду губу оттопыривать? Сила у меня – и весь сказ».
О религии:
«Зачем я буду отрицать то, как весь мир устроен? Каждый каждого надуть норовит. Вот я скажу: давайте любить друг друга и всем делиться. И что ж? Вот Марфа, сестра. Бог на устах с утра до ночи. А попробуй кто из прислуги лишний кусок упереть… Куда все и подевалось?»
Жаль, право, что я его не застал. Марья Ивановна о том же печалится, говорит: «вы б сошлись». Сомневаюсь, однако. Пожалуй, Ивану я бы хлипок показался. НО что ж Опалинский, Дмитрий Михайлович? Что в нем Гордеев разглядел? Тайна сия велика есть.
Да еще и старушка – загадочная то ли мать, то ли не мать Опалинского – куда-то подевалась. Роза с Самсоном орали, как оглашенные, а дознаться не смогли. Похоже и вправду не причем. Но кто ж причем? Сама старушка на ладан дышала и убечь тайным образом никак не могла. Стало быть, кто-то поспособствовал. Но – чему? Жутковато даже как-то думать об этом. Стараюсь поменее с Опалинским встречаться, старушка из головы не идет, но никакого объяснения, чтоб все концы с концами связались, в ум не лезет.