Красная тетрадь
Шрифт:
Измайлов растерянно взглянул на Элайджу.
– Он отведет тебя, – улыбнулась женщина. – И ты все узнаешь. Будь осторожен.
– Пожалуйста, уходи! – настойчиво попросил Измайлов и даже попытался насильно развернуть Волчонка лицом к дому. Мальчик ухмыльнулся, вывернулся из рук инженера и отчетливо, хотя и не злобно (только, чтобы предупредить!) клацнул зубами.
– Атаман знает меня. И не тронет. Лисенок здесь тоже бывает. У нее дело. А Матюшу я звал – он больше не пошел.
«Ну хоть у одного ума хватило! – порадовался Измайлов. – И ну какое же это дело может быть у маленькой
Впрочем, терем-теремок, глядящийся в воды Черного озера, кусты шиповника, сбегающие к воде, усыпанные темно-розовыми цветами и уже румянящимися ягодами – все это произвело на Измайлова свое впечатление.
«А этот Дубравин, похоже, эстет!» – подумал он, бросил препираться с Волчонком (тот тут же куда-то исчез) и решительно шагнул из-под нависающих ветвей на полянку, украшающую берег озера. В кустах что-то едва слышно прошуршало, и Андрей Андреевич, будучи человеком совершенно нелесным и лишенным звериных привычек, вдруг тем не менее как-то интуитивно догадался, что его видят, и, пожалуй что, держат на мушке. Не тронули же до сего момента и даже пропустили в святая святых, похоже, лишь оттого, что в провожатых у него был Волчонок, и вправду здешней братии известный.
Казалось, даже замшелые камни, прихотливо накиданные на берегу озера, лежат не просто так, а частью продуманной композиции. Широкие мостки отражались в недвижной воде. На краю самой длинной доски сидела огромная, диковинного изящества стрекоза и слабо шевелила слюдяными крыльями.
– Добро пожаловать в мою скромную обитель! – раздался позади звучный, слегка надтреснутый голос. – Измайлов Андрей Андреевич, если не ошибаюсь?
Измайлов резко развернулся и окинул говорящего быстрым взглядом. ОН сразу узнал его, хотя и видел когда-то недолго, к тому же сквозь кровавый болевой туман. «Черный Атаман Дубравин – породистый сумасшедший», – словно само собой родилось заключение, вполне совпадающее с заочно составленным по чужим рассказам и своему опыту мнением.
– Представить нас здесь некому. Поэтому, увы, придется знакомиться самим…
– Да мы, получается, уж знакомы… – криво усмехнулся Измайлов. – Если, конечно, можно назвать это так…
– Сомневаюсь, – атаман чуть приподнял правую бровь.
«А ведь красив, однако, шельмец!» – едва ли не с завистью подумал Измайлов, вполне осведомленный о заурядности собственной внешности. – Если бы не этот темный огонь безумия в глазах, от которого все черты словно плавятся, как воск в огне…»
– Итак, позвольте представиться, коллега! – атаман между тем наклонил голову и щелкнул каблуками. Он явно ерничал, но вместе с тем жест выглядел таким естественным и грациозным… Измайлов сроду не обладал и никогда уж не обретет подобной сноровки. – Опалинский Дмитрий Михайлович, дворянин и горный инженер!
– Оп-па! – воскликнул Измайлов и по-плебейски хлопнул себя по ляжкам, не найдя ни более подходящего жеста, ни соответствующих ситуации слов.
Помолчали. Дубравин (или уж Опалинский?!!) тонко улыбался, явно довольный произведенным эффектом.
– Ну ладно, – наконец, произнес Измайлов, судорожно пытаясь подвязать в уме какие-то концы. – Пусть так. Но кто ж тогда тот… которого я как Опалинского знаю? Марьи Ивановны муж?
– Дубравин Сергей Алексеевич, – невозмутимо ответил Черный Атаман. – Мещанин из Пензенской, кажется,
– И как же это вы… поменялись? Когда?
– Да уж почти десять лет назад. Сначала он стал мною. А потом я… ну, скажем так: выправил ситуацию.
– А… А кто ж это все устроил?
– Трудно сказать. Был здесь тогда такой лихой человек – Климентий Воропаев. Да он напрямую как бы и ни при чем. Сам потом через всю эту историю жизни лишился… Да… Интересно вы спросили… Вот что значит, образованного человека повстречать… Как же мне вам ответить? Пожалуй так: завязал весь этот узел Никанор, камердинер настоящего Дубравина и Веры Михайловой любовник. Он когда-то меня, умирающего, выходил, а теперь с каторги бежал и нынче со мной…
– Час от часу не легче! – с искренним возмущением воскликнул Измайлов. – Да у вас здесь не округ, а просто палата сумасшедшего дома! И отчего это я, дурак, думал, что здесь отдохну от всего…
– Да, это вы, пожалуй, погорячились, – со смехом согласился Черный Атаман. – Хотя сказали опять на удивление точно. Истинный сумасшедший дом. Я ведь безумен, вы знаете?
Не подумав, Измайлов кивнул.
Черный Атаман мигом помрачнел, уставил в землю разом потяжелевший взгляд.
– Что, так заметно? Или вы на слухи ориентируетесь?
– Проливающий кровь других людей всегда безумен, – твердо сказал Измайлов, отчетливо понимая, в какой степени рискует.
– Да? А на войне? – с искренним вроде бы любопытством спросил Дубравин-Опалинский (Измайлов и сам запутался в том, как его следует теперь называть. Несмотря на дикость ситуации, он отчего-то сразу поверил Черному Атаману. И главным здесь, пожалуй, было даже не то, что эта безумная рокировка объясняла многие уже известные Измайлову егорьевские странности, которые без того не находили объяснения. Главное убеждающее средство было в манерах хозяина терема и обстановке вокруг. Пензенский мещанин обустроился бы в тайге по-другому…)
– На войне ответственность не на солдатах, а на тех людях, которые ее развязали, не сумев договориться миром. Если мы хотим называться не только образованными, но и цивилизованными людьми…
– Оставьте, оставьте! – Опалинский замахал руками. – Я, право, в тайге от такого штиля отвык, да и… сам уж давно не цивилизованный человек… Я вам позже все расскажу, а вы тогда уж судить станете: мог ли я со всем этим, да еще с открывшейся во мне болезнью душевной оставаться белым и пушистым, как вы нынче любому человеку желательным вменяете… А пока пойдемте со мной, я вам своих домашних представлю…
Измайлов, окончательно растерявшийся, последовал за хозяином. А что ему еще оставалось?
– Извольте познакомится. Матушка моя, Гликерия Ильинична Опалинская. Матушка, рад рекомендовать тебе Андрея Андреевича Измайлова, приискового инженера, из Петербурга…
Варвара Алексеевна, мастерица и художница. Крайне самобытна во всем. На текущий момент моя подруга жизни…
Пройдите, пожалуйста, в столовую… Я думаю, там уже успели поставить приборы и накрыть…
Разбойник представлял домашних, водил по терему и вообще вел себя так, как мог бы вести себя старосветский помещик, принимая в усадьбе желанных гостей. Измайлов жмурился и цыкал зубом. Смуглоликая остячка Варвара, незаметно от Опалинского подмигнула ему: «Держись, мол, прорвешься!» Измайлов в ответ смог только пожать плечами.