Красная волчица
Шрифт:
— Здравствуй!
Матвей Кузьмич непонимающе смотрел па нее. Ятока налила в ложку настоя.
— Выпей.
— Что это?
— Золотой корень. Он тебе силу вернет.
Матвей Кузьмич выпил.
— Теперь маленько лежи. Сейчас курку зарубим. Суп сварим. Тебе теперь хорошо есть надо.
И Матвей Кузьмич вспомнил, что с ним произошло.
— Долго я провалялся?
— Полторы недели.
— Агния как?
— Сегодня письмо напишем. Сообщим: выздоравливав ешь, скоро домой приедешь.
Вошла Семеновна.
— Ты с кем это, Ятока, разговариваешь? — Увидела Матвея Кузьмича с открытыми глазами, обрадовалась. — Одыбался. Слава тебе, господи.
— Видишь, не приняли на тот свет. Бог сказал, не во время ты, Кузьмич, помирать надумал.
— И правильно сказал. А тебе, Кузьмич, за внука спасибо. — Семеновна поклонилась в пояс.
— Ты, Семеновна, брось поклоны бить, я ведь не поп. И благодарить не за что. Я свое дело, как мог, сделал. А у Васильевича вся жизнь впереди. Ему еще шагать да шагать…
В комнату заглянул Димка. Матвей Кузьмич увидел его.
— Заходи.
Димка подошел к кровати.
— На охоту собрались?
— Собрались. Да вот поджидали, когда ты очнешься. Не могли так уйти.
Матвей Кузьмич взял руку Димки и слабо пожал ее.
— Карабин мой возьми. Разрешение тебе на него выхлопочу и пришлю.
— Спасибо.
Глава XIV
Парни управились с делами: напилили дров, починили лабаз, зарядили патроны. Но всем им недоставало Ятоки. Без нее не так была заправлена постель на нарах, не так стояла посуда на столе, даже не так топилась печка,
— Вот поправится Кузьмич, и приедет к нам Ятока, — будто между прочим сказал Вадим.
— Ну да, и Машу с собой заберет. Ты с ней водиться здесь будешь, — съязвил Андрейка.
Димка промолчал и вышел из зимовья. Внимательно оглядел Семигривый хребет. Что-то изменилось в этом лесном великане: то ли ниже стал, то ли поредел. Нет, не горы изменились, это Димка пришел другим — таежником.
И Орешный ключ изменился. От солнца его закрывали кедры, и вода в нем казалась с синевой. У ключа из желтоватого мха поднялись три кедровых деревца, три длинноиглых метелочки. Димка достал из кармана серебряную монету и опустил в родничок. Прислушался. Звон родника показался ему нежней и чище. В каменную нишу положил кусочек вяленого мяса. Таков старинный обычай таежников: угости хозяев гор, прежде чем начнешь промысел.
На склоне бора Димка присел на колодину. От деревьев на снег уже упали серые тени. Невдалеке азартно стучал дятел, Димка достал кисет, расшитый бисером, подарок Ленки, завернул самокрутку и подумал о Любе. Почему он думает о Любе, хотя кисет расшила Лена? Этот вопрос его не волновал. Он просто не мог не думать о Любе. «У нее же муж. Где-то воюет. Вернется, как ты посмотришь ему в глаза? — спрашивал себя Димка. Дорога к Любе была запертой. — Я ничего. Просто мне хорошо с ней. И плохого я ничего не делаю», — по-детски наивно оправдывался Димка перед своей совестью. А сердце выстукивало: «Люблю».
Димка встал и по тропе спустился в распадок. Среди ерника то здесь, то там виднелись чахлые ели. Кое-где белели березки. И тут Димка увидел на снегу волчьи следы. Среди них был и след волка с искривленной лапой — след Красной Волчицы. Старая таежница уводила свою стаю в верховья Каменки, в безлюдные и малоснежные места. Там она будет коротать долгую полуголодную зиму.
Предки ее были жителями привольных Даурских степей Забайкалья. Это были времена, когда там водились куланы, сайгаки, дикие козы. Но в степь пришел человек, и волчьим стаям пришлось переселяться в тайгу. Красная Волчица родилась в горах. Но зов предков в ней не умер, и однажды она привела свою стаю в степь. Поднялась на холм, огляделась: кругом бескрайние дали. Ни кустика. Где здесь укрыться от глаз человека, от лихой охотничьей пули? И снова Красная Волчица увела свою стаю в леса.
Димка смотрел на уходящие следы. В этом году охотникам Матвеевки было дано задание добыть десять волков. Теплые меха нужны были летчикам, особенно полярным. «А унты из них добрые будут», — подумал Димка. У него гулко ударило сердце, озорно блеснули глаза. И вновь нахлынули заботы. Как жить они будут? Хлеба в обрез. Мяса хватит только на неделю. Колхозу не разрешили сделать убоину для охотников. Димка за осень на Громовом полустанке спромышлял двух сохатых. Одну тушу в интернат для ребятишек отдали, вторую разделили между охотничьими бригадами: по куску мяса досталось. А без мяса много ли находишь? На птицу надежды мало: у нее крылья большие. По речке Еловке надо петли на зайцев наставить. У Седого Буркала кабарожек много. Пока малоснежно, надо выкроить хоть одни день для охоты на них.
Показалось зимовье. Андрейка с Вадимом сидели у костра.
— А мы думали, ты к Седому Буркалу сбежал, — кивнул в сторону гольца Вадим.
Димка присел на чурку.
— Немного обживемся и пойдем к хребту. Пока тепло, там охотиться будем.
— Опять дрожать у костра, — протянул Андрейка. — Зимовье там надо срубить.
— Вот кончится война, срубим. И не какую-то конуру.
— Баню там надо поставить, — предложил Вадим.
— И баню срубим.
— А учиться вы больше не думаете? — спросил Андрейка.
Димка с Вадимом переглянулись.
— В дневную школу нас уже не пустят, переросли, — погрустнел Димка.
— А я пойду в сельскохозяйственный техникум, потом в институт. Отец мечтал в наших краях яблоки выращивать.
— Еще фашистов добить надо. Рвутся в Сталинград, — остудил мечту Андрейки Димка.
— А мы уже повоевали, — вздохнул Вадим.
Парни просились на фронт добровольцами. Получили письмо из райкома партии. «…Вы пишете, что, если вам откажут, уйдете на фронт самовольно. Этот ваш поступок будет рассматриваться как дезертирство. Сейчас вы нужнее Родине здесь. А когда потребуетесь, вас позовут…»
— Где логика? Мы просимся на фронт, а нам говорят, что это дезертирство, — возмущался Андрейка.
Димка показал на зимовье, где висел плакат: «Товарищи охотники! Каждая белка — это десять пуль по врагу»…
Часть четвертая
Глава I
Моросит мелкий дождь. Земля серая, безрадостная. Вершины гор обволокли не то тучи, не то туман. Понуро стоят деревья. До них не дотронуться: с головы до ног окатят студеной водой. На Димке намок старенький плащ. Одежда под ним неприятно холодит тело. В такую погоду сидеть бы где-нибудь в зимовье или дома возле печурки. Да что поделаешь — почта, ее ждут в каждой деревушке. Ямщикам еще полбеды, они через полустанок — другой меняются, а каково почтальону: его дорога без конца.