Красная волчица
Шрифт:
— Вот что, товарищи, — заговорил Степан. — До каких же пор вы будете позорить Советскую власть своим суеверием? Кто из вас придумал, что шаманка превращается в птицу и летает по ночам? Плетки бы тому хорошей по мягкому месту. Я с вами, бабы, последний раз говорю. Если будете еще морочить головы людям, я вас выселю. Построю где-нибудь зимовье в хребте, и живите там, наслаждайтесь суеверием, а я больше такого терпеть не могу.
— Степан, ты хоть одного мужика нам дай, — крикнул кто-то из баб. — Хоть деда Корнея.
— На что он нам такой, — подхватила шутку Татьяна Даниловна. — У него мочи нет даже ширинку застегнуть.
Все зашумели. Дед Корней крутил головой, как сыч, и плевался. Степан постучал карандашом по столу.
— Вы мне тут беспорядок не учиняйте. Сейчас будет говорить Михаил Викторович.
Поморов встал.
— Про шаманку мы с вами насочиняли столько небылиц, что слушать тошно. А она обыкновенный человек.
— Птица-то летала, — крикнула Татьяна Даниловна.
— Летала. Вы ее сейчас увидите.
Поморов дунул на лампу, стало темно, и там, где он только что стоял, вдруг замахала светящимися крыльями птица. Кто-то в испуге вскрикнул.
— Не бойтесь, товарищи.
Степан чиркнул спичку, зажег лампу, и все увидели в руках Михаила Викторовича обыкновенную сову.
— Вот вам и шаманка, — он поднял сову над головой. — Эта сова живет в дупле. Во время дождя в него попала вода и намочила гнилье. Теперь на перья совы эти гнилушки и налипают. Вот они и светятся. А вы тут бог знает что придумали. — Поморов подошел к открытому окну и выпустил сову.
— Пусть летит, у нее птенцы, — и вернулся к-столу. — Ну что, будем Ятоку топить? Я думаю, не стоит это делать. И вообще, товарищи, приведите мне хоть один пример, когда бы шаманка творила чудеса.
— У Макара Беспалова испортила ружье. Хорошо стреляло, а встретился с ней — бить перестало, — сказал дед Корней. — Тут как понять?
— Все очень просто, — улыбнулся Поморов. — С Ятокой, он и правда разговаривал, а потом стал к речке спускаться, поскользнулся и упал. Ствол ружья, конечно, забило снегом, Так ведь было, Макар Леонтьевич?
— Знамо, так, — ответил Макар.
— Выстрелил он, а ружье раздуло. А мы поклеп возвели на шаманку. Ружье у него в кладовой висит. Можете сходить и посмотреть.
— Еще вопросы есть, товарищи? — спросил Степан.
— А ты ругаться не будешь? — Татьяна Даниловна подошла к столу.
— У меня будто только и дел, что с тобой ругаться.
— А Марью, Григория Краснощекова, сколько лет лихорадка била. Ятока пошаманила, и все как рукой сняло. Это как понять?
— Видите ли, я не врач, улыбнулся Поморов. — Почему лихорадка Марию Давыдовну бросила трепать, трудно сказать. Вот дочь ее болела воспалением легких, Ятока над ней колдовала, и все-таки ребенок умер. А я вас предупреждал, чем это кончится. Вот вам и шаманка. Она, может быть, и хотела помочь, да не умеет этого сделать, потому что не врач.
— Так вы дайте нам врача.
— Это другой разговор. Я писал. Обещают прислать фельдшера. Придется еще немного потерпеть.
Глава VI
Мария Семеновна несла из погреба туес с вареньем из кислицы — красной смородины. Кайнача должен скоро подойти, покормить парня надо. Ничего он в жизни не видел, кроме мяса, да и оно не каждый день бывало. «Надо вареньица свежего сварить, яичек, пусть с собой возьмет», — поднимаясь на крыльцо, думала Мария Семеновна.
Взгляд ее случайно упал на речку. У берега стояла лодка, окруженная людьми. На угоре кричали ребятишки. Из домов выскакивали бабы и бежали к лодке. «Что там случилось?» — подумала Мария Семеновна. В это время во дворе появился Кайнача. Взглянула на- него Мария Семеновна, и от предчувствия недоброй вести сжалось сердце.
— Тетка Марья, одеяло надо. Друга Ваську маленько медведь мял, — неловко топтался у крыльца Кайнача.
Упал из рук Марии Семеновны туес, варенье разлилось по крыльцу. Мария Семеновна бросилась к лодке.
Василий лежал на ветках с закрытыми глазами. Упавшие на лоб кудри от засохшей крови были коричневыми, лицо осунулось.
— Вася, сокол мой… — подкосились ноги Марии Семеновны. Захар Данилович подхватил ее под руки.
— Прости, Марья, не уберег я сына.
Василий открыл глаза.
— Малыш, помоги. Мы уже близко… Только лужок перейти…
Малыш встал передними лапами на борт лодки и стал лизать ему руки.
Кайнача принес одеяло. Мужчины положили на него Василия и понесли. Следом шел Малыш, а когда Василия уложили в постель, пес лег рядом с кроватью. В доме поднялась суматоха. Каждый предлагал свои лекарства. Но, кроме неразберихи, из этого ничего не получалось. Тогда заботу по уходу за Василием взяла на себя Татьяна Даниловна. И тотчас на голове больного появился компресс, а на табурете — брусничный сок. Бабы пошли по домам за целебными травами, а Кайнача ушел за Ятокой.
Василий метался в жару. Мария Семеновна сидела на кровати рядом и беззвучно плакала. Четырех сыновей, отняла у нее смерть. В этой же комнате умер ее первенец, двадцатилетний Иннокентий. «Мама, сделай что-нибудь, я жить хочу», — просил Иннокентий. И Мария Семеновна-делала все, что могла; прогревала горло горячими отрубями, песком и картофельными парами, поила настоями трав, часами просила бога избавить от болезни сына. Но ничего не помогло.
Не утихла еще первая боль, а на материнские плечи свалилось новое горе: ушел на охоту семнадцатилетний Алеша, а через несколько дней товарищи принесли его мертвым: затоптал сохатый.
— Подросли еще два сына, Изот и Анатолий. Поплыли они однажды в половодье через реку на лодке, наткнулись на льдину и утонули.
Теперь уходил последний, ее Василий, и она не знала, как вернуть ему жизнь.
Не она ли просила бога, со слезами умоляла оставить в живых сыновей. Но глух он был к ее горю. Да будь у него сердце, разве он пришел бы в ее дом убийцей? Нет, не верила ему больше Мария Семеновна. Теперь надежда была только на самого Василия. Взяв его руку, Мария Семеновна шептала: «Сынок, крепись. Уйдешь— и я за тобой в могилу.