Красная волчица
Шрифт:
— Я рад за тебя.
— Вася, а ты Максима простишь?
— Конечно. Тете Глаше спасибо, что по ружью ударила, а то бы ни за что парня сгубил.
— Хороший ты, Вася, — Надя нагнулась и поцеловала его в лоб.
— Ты это что? Степан узнает, он тебе прижмет хвост.
— А я ему сама скажу.
— Привет передай.
— Ладно. Ты скорей поправляйся.
Надя ушла. Василий закрыл глаза и уснул. Проснулся среди ночи. На столе горела коптилка, на кровати сидела мать.
— Я вот жду тебя, — увидев, что сын проснулся, заговорила Мария Семеновна. — О голосе твоем соскучилась.
Василий взял ее руку.
— Измучил я тебя.
— Пустое. Хоть болезнь поборол. Как же бы я без тебя осталась?
— Теперь-то уж меня не столкнешь с земли. Зубами за нее держаться буду.
В лодке двое: за веслами Генка, на носу сидит принаряженная Капитолина и тихо напевает. На ней новое шелковое платье в цветочках, в темных волосах красная, лилия. Генка в белой рубашке, на плечи небрежно наброшен пиджак, фуражка сдвинута на затылок.
Вечер хорош, и ни о чем думать не хочется. По реке катится мелкая зыбь, волны бьются о борт лодки, кружатся чайки.
— Васька очухался. — Генка испытующе посмотрел на Капитолину.
Капитолина оборвала песню.
— Он сильный. В горы меня звал. От отца убежать.
— Ну и жили бы, как дикари. В шкурах ходили.
— С милым и под елкой у костра рай.
— Этот милый оберет вас так, с сумой по свету пойдете.
Капитолина с недоверием посмотрела на Генку.
— Как так?
— Да вот так. Пушнину-то запретили принимать. А откуда теперь доходы? На табаке да спичках много ли наживешь? Гроши. Власти запретили частникам отпускать и ткани. Как теперь ни крути, а бери котомку и иди в горы добывать себе пропитание.
— При чем тут Василий?
— А он разве не из компании Степки? Переколют они здесь вас, как медведей в берлоге.
— Ты-то куда денешься?
— У меня дело в Карске. Мелочами не хочу заниматься. Вот развернусь, на всю губернию первым богачом стану.
— А я возьму да и выйду за Василия замуж.
— Не выйдешь.
— Это почему?
— Пока мир в деревне был, забавлялась. Васька по темноте своей за любовь принял.
— Может, я его люблю.
Генка усмехнулся.
— Ты тряпки в лавке отца любишь. И тому же Ваське за них живот ножом вспорешь.
Капитолина задумалась. Заря на небе погасла. Горы спеленали легкие сумерки, над волнами закачался туман. Рядом с лодкой плыли кусты.
— Правда твоя, — призналась Капитолина. — Иногда думаю, отец умрет, все богатство мне достанется. Люди в пояс мне кланяться будут.
Генка лодку направил к кустам.
— Поженимся, все у тебя будет.
Лодка ткнулась носом в песчаный берег, Генка с Капитолиной прошли к лесу, присели под ель.
— Жить в городе будем? — спросила Капитолина.
— А то где же?
Генка обнял Капитолину, привлек к себе.
— Дом на берегу построим, с садом. Одену тебя, как царицу.
— Мне даже не верится. Как во сне все.
Генка сильнее прижал Капитолину и повалил на мох.
— Гена, не надо…
Боков сидел в чуме Урукчи. Перед ними стояла фляжка спирта, на деревянной доске дымилось жирное оленье мясо.
— С Трофимом Пименовичем мы уже договорились. Капитал в кучу. Теперь дело за тобой, — Боков посмотрел на старика. Урукча опустил голову, не переносил он этого боковского проницательного взгляда. Ему всегда казалось, что Боков заглядывает в самую душу. За это он не любил его, но и побаивался.
— Я и один неплохо живу.
— Да долго ли протянешь? Сомнет Степка. Сообща надо против него действовать. Пять пальцев на руке, да что толку, когда они врозь. А вот сожми их в кулак, тут такая сила в них, не каждый от нее и на ногах устоит.
Боков опустил на колено огромный кулак. Урукча покосился на него.
— Я тоже думал. Много думал.
— В чем же заминка?
— Однако как бы тут обман не вышел.
— Боков еще никого не обманывал.
Урукча усмехнулся.
— Шибко знаю твою хватку, Григорий Григорьевич.
— Без хватки человек, что дерево без сердцевины. И зря упрямишься. Хоть какой будь, а поодиночке нас сомнут коммунисты.
— Однако я согласен. Но породниться бы надо.
— Как это? — не понял Боков.
— Я тебе даю половину своих оленей, четыре тысячи даю. Ты мне, однако, одну дочь даешь.
— Капитолину? — удивился Боков.
— Разве у тебя еще дочь есть? Четыре тысячи оленей… Боков — совсем богач.
Боков опрокинул в рот стакан спирта. Взял кусок мяса.
А перед глазами — стадо оленей, лес рогов. «Четыре тысячи оленей, — думал Боков. — Каждый год это полторы— две тысячи телят. Пятьсот телят можно пустить на пыжик. Это же золото. А мясо — на прииск. Живые деньги».
У Бокова задрожали руки. Он давно уже мечтал завести оленей, и Урукча как будто угадал его думы. Такой случай' больше в жизни не подвернется.
А Капитолина? Боков посмотрел на Урукчу, который спокойно жевал мясо и громко чавкал: на круглом плоском лице широкий нос, с подбородка жидким пучком свисает бородка, седые длинные волосы, перевязаны синей лентой.
Жених. Боков отвернулся. А перед глазами олени, олени, горки пыжиковых мягких шкурок, золотые монеты. Тут же лицо Капитолины. Красивые карие глаза. И борются в нем человек и торгаш. Но Боков — решительный. «Э-з-э, черт, — выругался он про себя. — Да вам, бабам, не все ли равно, кто будет. Лишь бы штаны были».
— Что, бойё, молчишь? — вытирая жирные руки о штаны, спросил Урукча.
— По рукам. Сходим в лес, побелочим, свадьбу справим.
— Тогда и оленей получишь. Сам выберешь, каких надо.
Дуся Прочесова накормила кур, собак, а потом пошла в огород проредить грядки с морковью. Отсюда хорошо была видна усадьба Кругловых. «Может, в огород выйдет, — думала Дуся о Максиме. — Хоть бы издали взглянуть на него». Но там с луком бегал Сережка, младший брат Максима. Повесит на кол кусок бересты и с крыльца пускает стрелы. Несколько раз промахнулся, но вот стрела ударилась в бересту.