Красная волчица
Шрифт:
Воздух чистый и упругий, кажется, тронь его — зазвенит, как струна. По утрам в падях ревут сохатые и олени, утки табунами носятся с озера на озеро — жируют.
Впервые после болезни Василий пошел в лес. Все-то ему было внове. Словно только на свет родился. От воздуха слегка кружилась голова. Василий присел на колодину, передохнул (гребанула из него силы медведица) и пошел на озеро. В полдень вернулся домой, принес тетерку, рябчика и двух, селезней. Увидела добычу Мария Семеновна, обрадовалась:
— Бог удачу послал. Только не рано ли на ноги встал, сынок?
— Скоро на охоту, а прямо с постели какой из меня ходок.
— Смотри, худо бы не было.
— Не будет. Тайга быстро поправит.
Василий пообедал и пошел к Семе. Тот под навесом делал новую понягу. Василий присел на чурбан. Семен протянул ему кисет. Закурили.
— Белка есть, — сообщил Василий. — Сегодня штук пять видел.
— На шишку урожай.
— На озеро заглядывал. Рыба должна скоро спускаться по ручью.
— Я сети подремонтировал, на следующей неделе пойдем рыбачить. Там за сохатым сходим. Я третьего дня одного быка свалил, на Старой гари.
— А я все еще не рискну, — вздохнул Василий.
— Успеешь, не торопись.
— Ты вечером что делаешь? — спросил Василий.
— Матери обещал за белой глиной' сплавать. Пазы хочет замазывать. А что?
— Хотел позвать уточить. Вдвоем веселей.
— В другой раз. Ты Капитолину-то видел?
— Два раза ездил, не пришла. Отец под замком, наверное, держит.
— За Урукчу ее просватали.
— Врешь?!
— Люди говорят.
Василий встал и быстрыми шагами пошел на поскотину и уже через несколько минут мчался на Орленке в Красноярово. «Не верю, чтобы меня променяла на старика, — думал Василий. — Тут что-то не так. Торопись, Орленок, может, Капитолине помощь нужна, а мы не знаем».
Лес поредел. Сквозь деревья стали видны дома. На тропе Василий увидел девушку. Шла она от реки. В белой кофточке, голубом сарафане с небольшим букетиком ромашек. Капитолина. Василий на всем скаку спрыгнул с коня. Капитолина остановилась, машинально провела рукой по волосам,
— Здравствуй, Капа.
— Здравствуй, Вася.
— Это правда, что ты выходишь замуж за Урукчу?
Капитолина болезненно усмехнулась.
— Выходишь… Продали меня, Вася. За четыре тысячи оленей. Видишь, какую цену дали, а могли бы за пару шкурок соболиных, как Бирокту купец Крохалев.
— А пальму твой отец не нюхал? Бежим отсюда, Сейчас же.
— Спасибо, Вася. Обломала я себе крылья загодя. — Капитолина пошатнулась. — Вот сама иду к Генке. Он хоть тоже подлец, но все же лучше Урукчи. — Капитолина швырнула цветы.
— Ты пьяная?..
— А что мне не пить. Генка взял меня. Когда беда пришла, в кусты, юлит. Ты бы так не сделал. Да черт с ним. Хочешь, и тебе сейчас отдамся? — Капитолина судорожно стала расстегивать кофточку. — Старик все равно ничего не получит. Раздам себя парням.
— Что ты делаешь? Опомнись!
Капитолина согнала с лица горькую улыбку. Василий взял ее за руку.
— Забудь все, Капа. Пойдем к нам. Скоро в тайгу на промысел выйдем, потом в город поедем, учиться будем.
Капитолина высвободила руку.
— Грязная я теперь, Вася. Зачем тебе такая нужна? Ты же орел, и жизнь у тебя будет вот такая же светлая, как небо. Это я сейчас поняла, когда увидела, что в болоте живу. И полетит с тобой орлица. Я же из вороньего племени, потому и дожилась до такой жизни.
— Чушь говоришь, Капа.
— Иди, Вася, своей дорогой, — решительно заявила Капитолина. — А я к Генке пошла, если не прогонит.
— Не пущу.
— Уйди, Вася.
Капитолина обошла его и свернула с тропы. Василий смотрел ей вслед. От боли сдавило грудь. Он вскочил в седло. Орленок вздыбился, перебрал передними ногами и помчался по тропе. Ветки били Василия по лицу, а он не чувствовал боли. Летели комья земли из-под копыт Орленка. На улице бабы шарахались в стороны и вслед грозили кулаками. Орленок перемахнул городьбу усадьбы Фунтовых и остановился у крыльца.
— Ты что, с ума сошел? — шумнул Сема. — Ты ведь так людей передавишь.
— Выпить есть? — спросил Василий.
Вошли в дом. Сема налил стакан разведенного спирта принес кусок вяленого мяса и тарелку с груздями. Василий залпом осушил стакан, заел груздем. Хмель не брал его. Дома он снял со стены бердану, смазал затвор.
— Собери, мам, хлеба дня на три. Сохатить пойду.
— Может, погодишь еще?
— Нет, мама, пойду.
С каждой пройденной верстой шаг его становился все — неуверенней. Голова кружилась, тошнило. У ручья, под Светлым бором, он сбросил понягу, намочил голову и лег на траву. Злость перекипела, и теперь на душе было пусто. Василий забылся.
— Ты пошто здесь валяешься? — сквозь дремоту услышал он мелодичный голос Ятоки.
Василий сел.
— Пошто тут лежишь, в чум не ходишь, людей обижаешь? — выговаривала Ятока.
— Сохатить собрался, да голова кругом пошла.
— Совсем дурной стал. Болезнь мозги отняла. Водку пил, в лес пошел. Добрые звери убегут, худые найдут, задавят. Пропадет Васька.
— Верно говоришь. Веди в чум. Выспаться надо.
Василий напился горячего чая и уснул. Ятока поправила подушку и долго смотрела на него. Одни добрые духи знают, как Ятока тосковала по тебе, каждый день просила горы и солнце о встрече. И вот ты пришел. Смотри, как счастлива Ятока.
Василий открыл глаза. В чум сквозь дымовое отверстие проникал свет.
— Проснулся, — улыбнулась Ятока. — Три раза суп грела.
Василий сел.
— Дай что-нибудь попить, — попросил он, — в душе жжет,
Ятока подала туес клюквенного настоя.
— Зачем много водки пил?
— Тошно было, вот и глотнул. — Василий вспомнил Капитолину, и у него засосало под сердцем. Он стиснул зубы. — Я схожу к озеру, умоюсь.
Вернулся Василий. На дощечке, возле шкуры, стояла деревянная миска с кусками мяса.