Красная волчица
Шрифт:
— Как он выглядит?
— Как выглядит? Обычный маленький белый конверт, в который вкладывают сложенный вчетверо лист. Адресовано нам, семье Густаффсон. Обычная марка. Есть штемпель. Что здесь? Лулео. Дату не могу разобрать.
— Какая марка?
На несколько секунд наступило молчание.
— С хоккеистом.
Анника плотно зажмурила глаза и попыталась успокоить бешено бьющееся сердце.
— Думаю, вам надо позвонить в полицию и рассказать о письме. Я, наверное, напишу об этом в газете, если вы не против.
Удивление
— Но зачем?.. — спросила она.
Анника поколебалась, она не могла откровенничать с Вивекой Густафссон.
— Я не знаю пока, что это означает, — сказала она. — И с моей стороны было бы ошибкой говорить то, чего я не знаю.
Женщина задумалась, потом, кажется, кивнула.
— Да, если не знаете, то не надо и говорить, — согласилась она. — Я поговорю с комиссаром.
— Позвоните мне, может быть, я что-нибудь смогу для вас сделать, — сказала Анника.
Пустые слова эхом отдались в бездонной пропасти материнского горя.
— Что за волшебный разговор? — поинтересовалась Берит. — Иногда мне казалось, что мальчик находится в этой комнате.
Анника прижала дрожащие ладони к щекам.
— Это тот же самый убийца, — сказала она. — Это совершенно однозначно, другого быть не может.
— В каком районе это случилось?
— Два убийства в Лулео, одно в Упсале.
— Было бы неплохо послушать, что скажут по этому поводу в комиссии по расследованию убийств. Отчетов у них пока нет, так стоит это сделать после того, как ты туда позвонишь.
— Ты уверена? — сказала Анника. — Все три письма — это цитаты из Мао?
Берит встала, протерла усталые глаза и пошла к двери.
— Теперь ты взялась оскорблять старую революционерку, — усмехнулась она. — Но я все же поем, не то стану мертвой революционеркой.
Она вышла, плотно закрыв за собой дверь.
Анника осталась сидеть на стуле, слушая стук собственного сердца.
Есть ли всему этому какое — то иное объяснение? Могут ли разные люди, незнакомые друг с другом, рассылать цитаты Мао людям, чьи родственники только что встретили смерть, рассылать на одинаковых листках бумаги в конвертах с одной и той же почтовой маркой?
Она встала и подошла к стеклянной стенке, отделявшей ее комнату от редакции, посмотрела поверх голов в окно за спортивной редакцией и попыталась что-то различить за пеленой смешанного со снегом дождя. С четвертого этажа ей был виден только серый горизонт, на фоне которого метались снежные хлопья, большая береза за окном покачивала ветвями в такт дыханию ветра.
В какой безутешной стране мы живем, подумала она. Почему люди решили поселиться именно здесь? И почему мы здесь остаемся? Что заставляет нас все это выдерживать?
Она зажмурила глаза. Ответ был ясен. Мы живем там, где наши близкие, мы живем для тех, кого
Но приходит некто и убивает их, лишая нашу жизнь всякого смысла.
Это нельзя прощать.
Она быстро подошла к столу и набрала номер мобильного телефона председателя комиссии.
Металлический голос объявил, что он находится на совещании и не освободится до конца дня, не оставляйте сообщений, звоните завтра.
Анника набрала прямой номер управления, после множества переключений наконец ответила секретарша.
— Он на совещании, — ответила та. — Потом сразу поедет на другое совещание.
— Да, я знаю, — сказала Анника и, тряхнув запястьем, посмотрела на часы. Было 15.32. — Мы договорились встретиться в перерыве между совещаниями, это очень срочно. Я могу подъехать около четырех.
Эти слова возбудили у секретарши сильные подозрения.
— Мне он ничего об этом не говорил.
— Он знает, что дело не терпит отлагательства.
— Но в шестнадцать часов он должен быть в департаменте юстиции. Через пятнадцать минут за ним придет машина.
Анника записала в блокнот: Розенбад, 4. Департамент юстиции располагался на четвертом и пятом этажах здания правительства, а комиссия Государственного совета — на шестом.
Правда, там располагался не весь департамент. Комитеты помещались во многих других местах.
— Да, именно так, — сказала Анника. — Где будет заседать комитет?
Секретарша зашелестела бумагами.
— В комнате 2002–13, речь пойдет о новом законе о криминальном надзоре.
Анника зачеркнула Розенбад, 4 и написала: Регерингсгатан.
— Вероятно, я неправильно его поняла, — сказала она, — попробую позвонить завтра.
Она бросила свои записи в сумку, схватила в охапку шапку, рукавицы и шарф, поискала мобильный телефон в куче вещей на столе, потом, не найдя, решила, что он валяется где-то в сумке, рывком открыла дверь и побежала к столу новостей.
Янссон только что пришел. Он сидел за столом с красными глазами, нечесаный и просматривал местные газеты. На столе стояла пластиковая кружка с кофе.
— Что-то стряслось с автоматом, — сказал он Аннике и ткнул пальцем в кружку.
— Ты не хочешь покурить? — спросила Анника, и Янссон с готовностью раскрыл пачку сигарет.
Анника вошла в пустую курительную комнату, которая, источая дурной запах, возвышалась в центре редакционного коридора.
— Я, кажется, обнаружила серийного убийцу, — сказала она, пока Янссон прикуривал двадцатую за день палочку здоровья.
Янссон выпустил клуб дыма и уставился на вентиляционную решетку.
— Кажется?
— Я не знаю, что именно известно полиции, — сказала она. — Я надеюсь застать председателя комиссии по убийствам по пути на заседание департамента, а это произойдет через пятнадцать минут.