Красная волчица
Шрифт:
Она мысленно представила себе Гуннель Сандстрем, ее бордовую кофту, мягкие пухлые щеки, исполненный безысходной беспомощности и бессилия взгляд.
— Хорошо, — прошептала она.
— Не думай о фотографиях. Мы вставим их потом. У принимающих были очень кислые физиономии, когда они узнали, что ты ездила в Эстхаммар без фотографа, но я сказал, что ты попала туда случайно и не знала, что тебе придется выступать там сразу во всех качествах. Мы дадим фото хибарки, напишем, что женщина отказалась фотографироваться, но зато у нас есть мама мальчика и шеф-редактор «Норландстиднинген»,
— Правильно, — тихо ответила Анника.
— У нас есть шансы получить фотографии писем?
— Сегодня вечером? Это будет довольно трудно. Тяжело найти снимки, вся техника находится в редакции.
— Пелле! — окликнул Янссон редактора иллюстраций. — Нужны студийные фотографии писем. Сейчас.
— Обычный конверт шведской почты, — сказала Анника. — Марка с хоккеистом. В конверте обычный линованный лист из блокнота. Слегка неровный по краю. Так бывает, когда вырывают из тетради листок без перфорации. Письма написаны шариковой ручкой, строчки четко отделены друг от друга. Текст занимает около половины страницы.
— Что-нибудь еще?
— Для смеха напиши, что фото писем — это монтаж.
— Да, да, да. Когда ты отправишь материал?
Она посмотрела на часы и снова ощутила под ногами твердую почву.
— Когда ты хочешь его получить?
Томас вышел из угольно-черной темноты недр джаз-клуба на ярко освещенную улицу. Ноги были ватными от выпитого пива, в мозгу продолжала вибрировать музыка. Он не был большим любителем джаза, ему всегда нравились «Битлз», но здешний оркестр был по-настоящему хорош, мягкий, мелодичный, чувственный.
За спиной послышался звонкий смех Софии, она что-то отвечала парню в гардеробе. Она прекрасно знала это место, была истинным завсегдатаем, для которого всегда находили лучший столик. Он отпустил дверь, застегнул пальто и, ожидая Софию, повернулся спиной к ветру. Шум города был аритмичным и фальшивым в сравнении с мягкими звуками музыки. Он поднял голову и посмотрел на неоновую вывеску, чувствуя, как его кожа окрашивается поочередно в лиловые, зеленые и синие тона. В волосах гудел ветер, пропитанный выхлопными газами.
Она так легка в общении, она — источник радости. Ее смех звенит как весенний ручеек, будь то в темном зале джаз-клуба или за столом совещания, она честолюбива и усердна, но и благодарна жизни за все, что она ей дает. С ней он чувствовал себя спокойно и умиротворенно. Она уважает его, слушает, принимает всерьез. С ней не надо напрягаться, а можно оставаться самим собой, она никогда не хнычет и не старается задеть, всегда с неподдельным интересом слушает его рассказы о семье, о том, как он рос в Ваксхольме. Она ходит под парусом в тех местах, так как у ее родителей пристань на одном из тамошних озер.
Он услышал, как она выходит на улицу, обернулся и увидел, как она шагает по ступенькам, неотразимая в своих высоких ботинках и узкой юбке.
— Они будут играть в пятницу, — сказала София. — Здесь будет столпотворение. Однажды я просидела здесь до половины седьмого утра, это был просто экстаз.
Он улыбнулся, глядя
— Ты замерзла? — спросил он, чувствуя, как у него пересыхает во рту.
Не переставая улыбаться, она отрицательно покачала головой.
— Совсем нет, — сказала она. — Мне тепло.
Он не мог больше сопротивляться и притянул ее к себе. Ее макушка оказалась прямо у него под носом, она была выше Анники, от ее волос пахло яблоками. Она обвила руками его шею и всем телом прижалась к нему. Тело его словно поразило огненной молнией, горячей и твердой, так что у него перехватило дыхание, и он застонал от сладкой боли.
— Томас, — прошептала она, уткнувшись ему в грудь, — если бы ты знал, как я ждала этого момента.
Он с трудом проглотил слюну, прижал ее еще крепче, сливаясь с ее ароматом, яблоком, духами, шерстью пальто. Потом он отстранился, глядя ей в лицо. Он тяжело дышал полуоткрытым ртом, пожирал ее глазами, видел, как пляшут ее зрачки, слышал, как она задыхается.
«Если я это сделаю, то пути назад уже не будет, — подумал он. — Если же я отступлю, то проиграю все».
Он наклонился вперед и поцеловал ее, бесконечно нежно и осторожно, губы ее были холодны, пахли джином, тоником и ментоловыми сигаретами. Острое желание пронзило его. Она едва заметно подалась вперед, но зубы их стукнулись друг об друга, дыхание смешалось, и в следующий миг Томасу показалось, что он сейчас взорвется. Боже, он должен взять эту женщину, взять немедленно, здесь и сейчас.
— Хочешь, мы поедем ко мне? — шепнула она, уткнувшись носом в его подбородок.
Он смог только кивнуть.
Она отошла от него и подняла руку, чтобы остановить такси. Как и все на свете, это удалось ей сразу. Теперь они стояли, разделенные машиной, и она приняла вид, так хорошо знакомый ему по областному совету. Она пригладила волосы, одновременно обжигая Томаса огненным взглядом через крышу такси. Они сели в «вольво» по разные стороны заднего сиденья, и София сказала шоферу адрес своей квартиры в Эстермальме. Всю дорогу они сидели, взявшись за руки под сумкой Софии, пока машина петляла по городу до площади Карла.
Он расплатился карточкой и дрожащей рукой расписался в чеке.
София жила на самом верхнем этаже фантастически красивого дома, выстроенного в 1898 году. Мраморная площадка освещалась приглушенным светом латунных старомодных светильников. Толстый шерстяной ковер скрадывал шаги. Она схватила его за руку и повела к лифту. Открылись раздвижные двери, они вошли в кабину, София нажала кнопку своего этажа и принялась стаскивать с Томаса пальто. Он помог ей, сбросив его на пол, совершенно не интересуясь тем, запачкается ли оно, и, расстегнув на Софии пальто, кофту и блузку, прижал ладонь к ее груди. Она застонала, припав лицом к его плечу и лаская обеими руками его между ног. Она расстегнула молнию его брюк, сдвинула нижнее белье и стала гладить его член. От этой ласки он зажмурился и откинулся назад, боясь, что потеряет сознание.