Красное на остром, или Опоздание Бога Войны
Шрифт:
Скорее всего, это был самолет… и, судя по древнему возрасту холма, судя по крепкому виду облепивших его растений, которые должно быть годами втискивали корни в клепанные и сварные швы, стремясь добраться до питательного гумуса, в который обратились тела экипажа… – сбитый давным-давно, во времена третьего или четвертого больших наступлений. Задолго до Монтегю, задолго даже до того, как сам Хиппель родился и получил призывной штамп на свою младенческую попку…
Мигол зачем-то пошел было к холму, но – почти сразу же оступился в какую-то узкую дыру и увяз ногой, насмерть отшибив при этом голень. Матерно шипя, он высвободился и отступил на мягкий,
Ноги от колена и ниже – напоминали теперь бесформенные травяные колтуны, сплошь облепленные цепкими ежиками семян.
Это оказалось последней капелей.
Он ощутил вдруг приступ невыносимой злобы – ко всему на свете. К треклятому солнцу. К задушенной сорняками пустоши. К бурьяну, который как последняя тыловая мразь подминает собой всё, до чего может дотянуться. К железу, гниющему в сорной траве широченного, обширного и пустого пространства, бывшей линии фронта, разделившей надвое целый континент… Потом, как следствие – к железу, наваленному в прицепы, к нарезанным и уложенным в стопки пластинам углеродистой брони, бурым от ржавчины гусеничным тракам, мятым корпусам динамической защиты… ко всему мертвому, бренчащему металлическому хламу, составлявшему ранее корпуса боевых машин – подвижных, плюющих огнем, отвечающих на попадания снопами искр и рикошетной окалины, а теперь пустыми скорлупами утонувшим в колючей траве. К долбанной пересохшей речке, которая вспомнила вдруг, что она – речка, а не дорога. К похожей на духовку кабине тягача и к бурундуку-водителю. Ярость накатила, как черная дурнота, давить ее в себе было бесполезно, как любой фронтовик Мигол знал это – лучше дать себе вволю проораться… и он потратил на это несколько бессильных потных минут – орал, плевался, в бешенстве топтал землю, выколачивая из нее тугие пыльные фонтанчики… Попытался пнуть особо раскидистый, увешанный колючками куст, но вторично увяз… матерясь, отобрал у куста трещащую брючину… Корежа застежки, он вывернул из кобуры пистолет, но выстрелил почему-то не в куст, а в далекий недоуменный холм. В горячем застоявшемся воздухе выстрел прозвучал, словно жирный плевок – пуля, потревожив разлапистые стебли, канула в холм, и вдруг неожиданно громко шваркнула о его металлическое нутро.
Звук, качаясь, поплыл в воздухе…
Приходя в чувство, Мигол опустил пистолет, постоял еще немного, тяжело дыша и вращая глазами… попал в кобуру моментально нагревшимся стволом. Потом до него дошло, что звук, до сих пор давящий на уши, не имеет ничего общего с дребезгом состарившегося железа, что выбила пистолетная пуля – это звук автомобильного сигнала, и что идет он из-за спины, из нутра балки, и что это гудит тягач.
Он сунулся назад, за гребень… но тягача внизу не оказалось.
Ошалев, он сбежал наискось по склону, перепрыгивая через колючие плети. У самого подножья, где кусты росли особенно густо, он все-таки зацепился и еще раз запутался… потом выбрался, наконец, на полосу изъезженного дерна, которая на карте называлась дорогой. Откуда-то из-за поворота снова заблажил гудок. Настойчиво и требовательно, два длинных сигнала – «сюда».
На всякий случай Мигол снова вытащил пистолет, размазал по лицу пахнущий железом пот. Как ни крути, душегубка кабины была все же лучше прямого солнечного ливня. Куда подевался Утц? Вдавленный рифленый след, пестря свежими земляными надрывами, укатывался за излом балки.
Там, судя по разорванным очертаниям гребня, примыкал короткий боковой распадок. Кусты росли гуще. Попадались даже тощие,
И там, среди всего этого великолепия, Мигол, наконец, увидел тягач – камуфлированный борт последнего, четвертого прицепа, и на нем элемент танковой башни со свежими следами ацетиленовых ожогов, все припорошено цветами… Привет, старина Хиппель… Двуострые колючки с готовностью коснулись кожи – живучие плети шуршали, приподнимаясь. Так просто, давя их колесами, эти кусты было не убить. Мигол заторопился… и все равно последние метры ему пришлось отчаянно продираться.
К кабине он подошел исколотый и осатанелый.
Двигатель тягача мерно молотил на холостых оборотах. Сизый соляровый выхлоп сочился прямо сквозь кустарник. Утц выставил за окно птичье свое лицо и показал нетерпеливо: «залезай».
– Охренел? – раздраженно сказал ему Мигол. – Чего укатил без меня-то?
– Так это… – ответил Утц. – Я тебя звал… ждал… – он посмотрел на рваные, унизанные репьями брючины. – Ты где был-то?
– Да, так… – неопределенно сказал Мигол.
– Стрелял ты?
Мигол вспомнил про пистолет в руке – насупился, убирая оружие. Потом молча полез на бампер, цепляясь за выступы протектора.
– Здесь подняться можно, – сказал ему Утц. – Я уже ходил, смотрел… Там было не пройти, правда – терновник этот не пустил. Но мы его того – промнём… Здесь раньше ручей был… или протока, а теперь распадок идет. Узкий, конечно, как… прямая кишка… зарос везде. Но прицепы пройдут. Разгонимся вдоль протоки… там, правда, ухаб дальше, так что тягач бросит – будь здоров, мелочёвку скорее всего пороняем… зато дальше склон пологий… ровный, и кустов нет почти. А наверху – лес, корни, грунт цепкий – вытянем. Там даже дорога есть – я чуть не обалдел, как увидел.
– Дорога? Что за дорога?
– Откуда я знаю? – отмахнулся Утц. – Ты же старшой, у тебя карта.
– Нет там никакой дороги, – сказал Мигол. – Сплошная штриховка кругом – что слева, что справа.
– Может и нет… – легко согласился Утц. – Дорога старая совсем. Заросла, как подмышка. Одно название, что дорога.
– Тогда на хрен она нам сдалась? Заведет в деревья и бросит. То-то опять встрянем…
Утц отпустил баранку и, повернувшись всем телом, посмотрел на него в упор.
– Да что такое? – не понял Мигол.
– Я вот гляжу – ты вроде старшой. И карта у тебя есть, настоящая… А как был ты в своей пехоте тупой, так и остался… Тупой… Дорога старая, говорю. Очень старая. И на карте твоей ее нет. А раз на карте нет, значит не военные ее топтали. Понял теперь? Довоенная дорога.
– Ты чего несешь? – оглушенно сказал Мигол. – Какая ещё довоенная?
– Какая… Откуда я знаю, какая? Не проселок – точно. И не рокада. Трамбованный булыжник – представляешь? Причем, хорошо трамбованный – булыга к булыге. Заросла, конечно, но не полопалась. Сквозь лес уходит. И точно – не тупик. Там даже указатель есть.