Красное ухо
Шрифт:
Какие все-таки зануды эти гриоты [7] , ворчит про себя Красное ухо на другой день, изображая искреннюю заинтересованность и поддакивая всему, что говорит жизнерадостный колосс, который объясняет ему бесконечную генеалогию жителей деревни и который в тот же вечер скоропостижно скончается за игрой в карты.
Его затаскивают на танцплощадку. Он нескладно копирует движения танцующих, то и дело сбиваясь с ритма, его движения скованны, а руки плотно прижаты к телу. В эти минуты он похож на свой швейцарский ножик: несколько тонких лезвий, зажатых между красными ушками.
7
Гриот — певец
К концу поездки он уже привыкнет оставлять свою руку в руке собеседника, не прерывая при этом ходьбы и разговора. В Мали это считается проявлением дружбы. Но с его стороны все же чувствуется некоторая неловкость.
Тока и Красное ухо шагают берегом Нигера. Тока всю дорогу говорит о гиппопотаме, который постепенно тонет в этом потоке слов. Но гиппопотам — отличный пловец, он пять минут может оставаться под водой, а то и больше. В этот момент его уши плотно прижаты к голове, а ноздри замкнуты, что препятствует проникновению в них воды. Благодаря большому объему легких, гиппопотам запросто всплывает на поверхность, как только начинает ощущать нехватку воздуха. Во сне он проделывает это машинально. Я часами наблюдаю за ним, спрятавшись в высокой траве, говорит Тока. По моим подсчетам, гиппопотам весит до четырех тонн. Его длина составляет около пяти метров, высота в холке — до полутора. По ширине раскрытой пасти он уступает только киту. Челюсть гиппопотама, опять же по моим подсчетам, дает порядка семи килограммов крепчайшей кости, в связи с чем, как вы, вероятно, знаете, он пользуется большим спросом у браконьеров, которых, впрочем, в не меньшей степени привлекает качество его кожи, из которой получаются непробиваемые щиты. Резцы гиппопотама расположены практически горизонтально, а его верхние и нижние клыки скрещиваются, оттачивая друг друга. Клыки гиппопотама — наверно, единственное оружие, способное проткнуть вышеупомянутый щит, о чем свидетельствуют глубокие раны, которые наносят друг другу соперничающие самцы.
Да, Тока, чего только не увидишь, спрятавшись в высокой траве.
Просто я не спускаю с них глаз.
А может быть, все-таки двинемся дальше? Как думаешь, Тока?
Дело в том, что, когда Тока говорит, он обычно замедляет шаг. Он принимается сбивать посохом головки злаков. А часто вообще останавливается, чтобы лучше изложить свои познания. Красное ухо нетерпеливо его торопит. Ведь гиппопотамы уже где-то совсем близко, если верить тому, что сказал мальчишка.
О, ну что вы! Сегодня мы их точно не увидим. Это было первое приближение. Смеркается. Вернемся в деревню. Я покажу вам их в следующий раз.
Белый человек открывает для себя мир, в котором индивидуализм — это пустой звук, и вместе с тем его положение Белого среди Черных как никогда подчеркивает его индивидуальность, выставляя ее напоказ, разглагольствует Красное ухо в своих письмах на родину. Здесь я при всем желании не могу раствориться в толпе. Ведь белый человек в Африке — все равно что снег на солнце, разве не так? Краем рубахи он утирает пот со лба.
Однако ему до сих пор тяжело свыкнуться с мыслью, что, будь он скромным негром в стоптанных сланцах с пластиковым желто-зеленым ведром на голове, никто бы и не думал оборачиваться ему вслед.
Он знает, как на языке бамбара здороваются в разное время суток. Он знает, как сказать «спасибо», «до свиданья», «солнце» и «деньги» — как это ни печально. Бедное дитя, не успел он начать говорить, как его одного отпускают в Африку! Красное ухо непринужденно здоровается со всеми прохожими. Детям он всучивает цветные карандаши и воздушный шарики. Он отвечает на приветствие, вращая рукой, как та девочка, которая, если приглядеться, перемешивает салат.
До самого отъезда его будут поздравлять с благополучным прибытием.
Красное ухо сидит за низким столиком уличного ресторанчика и разглядывает зеленую стену напротив. Его внимание привлекают два треугольных отверстия, ведущих в некую темную комнату, и висящий чуть ниже, ровно посредине, черный пакет, точно такой же, только выпуклой треугольной формы. Это удивительное совпадение приводит ею в неописуемый восторг,
Ну как такое возможно?
Он думает, что человек поет ему песню, и в знак благодарности расплывается в идиотской улыбке, в ответ на которую человек повышает голос и принимается жестикулировать, а потом внезапно замолкает, увидев, что ничего не поделаешь, иностранец не ответит на его вопросы. Удаляется он под бурные аплодисменты. В другой раз нищий протягивает ему руку. Красное ухо тепло ее пожимает, восхищаясь про себя дружелюбием местных жителей. А вот он надувает розовый шарик и протягивает его маленькому мальчику, который однако в страхе отступает. Потому что из-за спины иностранца их атакует зебу [8] . Африканским женщинам в ослепительных набедренных повязках Красное ухо дарит бежевые и коричневые шейные платки.
8
Зебу — подвид крупного рогатого скота. Характерная особенность — наличие горба на холке.
Последний писк французской моды, объясняет он.
Высовываясь из машины, чтобы подать милостыню слепому старцу, Красное ухо нечаянно заезжает подруге в челюсть. «Поосторожней нельзя?» — ворчит подруга. Как же ей все-таки далеко до понимания Африки! Ее забота о собственном здоровье выдает в ней неисправимую европейку, тогда как он, Красное ухо, уже определенно встал на путь исправления. Судите сами: директор Пансиона, до сих пор ходивший исключительно в бубу [9] , сегодня оделся по-европейски. Это хорошо, Мали мне уже не так чуждо, значит, я потихоньку адаптируюсь, удовлетворенно констатирует Красное ухо. Но как-то вечером его освистывает шайка малолеток, которые следуют за ним по улице, выкрикивая французские ругательства и хохоча. Вернувшись в Пансион, Красное ухо разорвет свою великую поэму про Африку.
9
Бубу — традиционная мужская длинная рубаха у народов Западной Африки.
(Ага! Так вот почему ее никто никогда не видел!)
Иногда Красное ухо обращается прямо к Африке.
Африка, говорит он, и все думают, что сейчас наконец начнется обещанная песня.
Африка, Африка. Как он, однако, смело заявляет свою тему! Как точно ее называет!
В этом двойном обращении — зарождающийся ритм будущей поэмы. Вот послушайте: Африка! Африка!
Африка, повторяет он, и его рука устремляется в сторону, ладонь раскрывается.
Голос звучит громко и уверенно, язык не устает отстукивать три волшебных слога: Африка!
Еще немного, и поэма, подобно океану, подобно стае гну, выплеснется на нас звучным и величественным потоком.
Африка! Какое начало! Какая увертюра! Красное ухо вглядывается в горизонт. Он дрожит от напряжения.
Африка, повторяет он.
О Африка! Приди же наконец в мою поэму!
Повздорили вентилятор с москитной сеткой. Первым начал вентилятор. Он напал на нее, грубый, гнусный, он хватает ее, сжимает, душит, поднимает ее целомудренные юбки, как зверь, дышит ей в лицо. Поначалу сетка не сопротивляется. Она как французская новобрачная во время свадебного путешествия. Она покоряется судьбе. Мама ее предупреждала. Она говорила ей, что это должно случиться. Да и как она еще могла поступить, что тонкая тряпица может противопоставить ветру, срывающему черепицу с крыш? И вот она уже лежит, истерзанная и подавленная, а мерзкий сластолюбец уже поглядывает на ее раскрытые бедра.