Красные бригады. Итальянская история
Шрифт:
Вас обвиняют в том, что вы не сделали того, что было необходимо, чтобы предупредить Курчо о том, что ему грозит опасность.
Только один сделал, и это разобщенный Альберто Франческини, и я хотел бы, чтобы он обвинил меня открыто. Он намекает, намекает, намекает на подозрения. Но история этого ареста всегда была кристально ясна для организации. И она кристально ясна.
Как все происходило?
За день до ареста, это была суббота, Курчо, Франческини и я провели собрание «Националя» на базе в Парме. Маргерита вышла из «Националя», нас осталось трое: Курчо, который представлял туринскую колонну, я — миланскую и Франческини, который, помимо фронта контрреволюции,
Разве вы сразу не поняли, кто это был, кто принял звонок и предупредил вас?
Мы не понимали, кто это мог быть, уж точно не кто-то из близких, кто мог бы легко связаться с нами. Но это было неважно, предупреждение имело значение. Я вернулся в машину и вместе с Нанни помчался в Парму, где Курчо тремя часами ранее сказал мне, что останется на ночь. Мы приехали чуть позже десяти часов, у меня нет ключей, это не база миланской колонны, я звоню в звонок, он не работает. Мы обязательно должны предупредить его, мы пытаемся заставить себя услышать, но в доме нет окон, и мы не можем кричать посреди ночи перед базой. Нас никто не слышит. Но он не может от нас убежать, ему скоро нужно будет уезжать в Пинероло, поэтому мы подъезжаем к входной двери и ждем. Через некоторое время нам приходит в голову мысль, что если никто не отвечает, то, возможно, Курчо передумал и уехал в Турин, на базу, где он живет с Маргеритой. Я не смог бы найти эту базу, даже если бы меня туда отвели, я был там всего один раз на срочной встрече, и это привычка подпольщиков — не запоминать то, что может повредить секретности: единственное, что никогда нельзя говорить, это то, чего ты не знаешь. Даже «Нанни» не знает этой базы. В оставшиеся несколько часов мы ничего не можем сделать, чтобы попасть туда. Мы остаемся в Парме до рассвета и, когда убеждаемся, что Курчо там нет, выходим на дорогу в Пинероло, разделяясь на две дороги, ведущие в этот город, и стоим на краю дороги, надеясь, что Курчо заметит нас, когда будет проезжать мимо. Это немного, это почти невозможно, но это все, что мы можем сделать. Мы не видим его. И через час нам ничего не остается, как уйти: либо он опоздал на встречу, либо пошел другим путем, и в этом случае омлет готов. Вот и все. Даже спустя годы я не могу понять, что еще мы, Нанни и я, могли бы сделать в тот вечер, который прошел между бодрым бегом, серенадами под окнами и жалкими слежками на дороге в Пинероло.
Это Франческини обвиняет вас. Он был в машине с Курчо и был арестован вместе с ним.
Франческини не должен был находиться в этой машине, он должен был уехать в Рим и уже прибыть туда. Никто никогда не спрашивал его, ни тогда, ни позже, почему он поехал в Турин, а не в Рим. БР очень уважительно относились к личным делам. Но именно он должен был объяснить организации, что он делает там, а не в восьмистах километрах отсюда.
Но почему он подозревает вас?
Какие подозрения. Франческини к настоящему времени сделал профессию разобщенности и инсинуаций против БР. У него извращенные отношения с самим собой и с правдой. Он не поехал в Рим в тот вечер по личной причине, чистой, как я полагаю, причине, обычной для простых смертных. Когда я нахожу Маргериту в усадьбе Спиотта, куда я отправился сразу после бесполезной слежки, именно она говорит мне: слушай, в Пинероло ездил не только Ренато, но и Альберто, а потом им обоим пришлось приехать сюда. Я немного удивлен, но нам с ней не приходится ничего объяснять друг другу. В течение следующих нескольких дней нам пришлось сосредоточиться на потрясении, вызванном арестом. Никто не оправдывается, никто не упрекает, никто не пытается обмануть. Маргерита обладает твердостью, упорством тех, кто сделал выбор, подобный нашему. Но она — женщина, а женщинам повезло, что они могут плакать, когда им это нужно. Она плакала лишь мгновение.
Я не знаю. Это единственная загадка во всей истории БР, которую ни я, ни кто-либо другой не может объяснить. Ни даже прокуратура Турина, которая начала расследование, но ничего не выяснила. Или, по крайней мере, они никогда не говорили об этом. Кто знал о попытке Джиротто внедриться от имени Далла Кьеза? И об операции, которая должна была начаться в Пинероло? Карабинеры. Судьи, которые нами занимались. Возможно, кто-то из тех, кто занимался созданием ложного образа монаха-партизана. Возможно, слух просочился от кого-то, кто симпатизировал нам среди магистратов, трудно представить это среди карабинеров.
Вы обсуждали это?
Потребовалось несколько дней, чтобы убедиться, что шпионаж вел Джиротто. Он попросил о встрече, изображая обиду; он попытался снова — невероятно. Мы назначили ему встречу в Турине, чтобы посмотреть, что происходит, и при простой проверке обнаружили, что район кишит полицией. Только тогда мы разоблачили его как шпиона с листовкой. До этого момента те, кто принял его с распростертыми объятиями, хранили молчание. Как и мы, они купились на историю о бывшем партизане.
С тех пор и по сей день она время от времени всплывает как подозрение, сказанное и несказанное, подтвержденное только некоторыми СМИ и построениями коммунистической стороны после дела Моро. Но как вы объясните, что оно возникает среди ваших товарищей?
Не путайте Франческини с моими товарищами. Они слишком хорошо знают меня таким, какой я есть, и ни одного из них не трогают сомнения, даже тех, кто меня недолюбливает. Они считают меня бригадиром doc всех, раскаявшихся, разобщенных, приверженцев и даже невинных. Должны ли они отвечать тем, кто бросает в меня такие тяжелые оскорбления? Я не знаю. Проблема не в том, что они молчат обо мне, а в том, что они молчат о себе, о своей истории. Это серьезная вещь. Тысячи товарищей замалчивают свою память, стирают смыслы целого периода своей жизни. Смыслы, которые принадлежат не только им, они принадлежат делу, которое ознаменовало более чем десятилетие страны.
Глава четвёртая. Наш враг — государство (1974-1977)
Когда арестовали Курчо и Франческини, кто остался из старых лидеров?
В основном, Маргерита и я, которые очень хорошо понимают друг друга. Сначала нужно было восстановить лидерскую группу. Не было цепных падений, как после Виа Боярдо, но потерять более опытных товарищей, которые всегда являются элементом равновесия даже в разнообразии, — это серьезно. С 1974 года полиция не даст нам покоя: нам придется восстанавливать руководящую группу более или менее каждые шесть месяцев. Это нелегко, потребуется время и возможность экспериментировать, а именно этого нам и не хватает. Более того, когда лидеры колонны падают, мы не только оказываемся вчетверо меньше, но и месяцами не можем собрать ни крупицы содержательной дискуссии. Оставшиеся испытывают страх, или неуверенность, или отчаяние, и позиции расходятся.