Красные камни
Шрифт:
— Они человека убили — резко сказала Лючия — если не сами, так причастны. Ганна нашим, советским человеком была — и не верю я, что она сама. Такие, как эти — ее в петлю и сунули! Пусть теперь ответят, по справедливости и закону!
— Мы не виноваты! — выкрикнула Люба — я там не была, но мне Маруська Брыль рассказывала. Что там Ганке сказали, что коллективно сообщат куда надо, что ее Игорек против Партии и товарища Сталина что-то ужасное замышлял, и сама она была его сообщницей и всех подбивала в свою банду вступить. Если она сама не решится, не заставит никого на себя грех брать. Я не знаю — но вроде, Маруська не
— Не заставит никого грех брать? — зло спросила Лючия — то есть, девушке сказали, или сама повесься, или мы тебе поможем, да еще и клеветой обольем? А она, по малодушию, послушала. За вашу "идею"!
— Сергей Степанович говорил, надо не колеблясь жизнь за идею отдавать — выпалил Степа — струсишь, так все равно убьют, только без пользы для дела.
— Сергей Степанович Линник, заведующий кафедрой марксизма-ленинизма в университете? — спросила Анна — знаем мы про его кружок "юный марксист", и чему он учит. И это он вам приказы отдает, как глава "молодой ленинской гвардии"?
— Нет, вы что? Сергей Степанович нам только политграмоту разъясняет. Что Ленин писал, и Маркс с Энгельсом. А в "молодой гвардии" нам Марат Лазаренко говорит, что делать, а он комсорг факультета! А Сергей Степанович про "молодую гвардию" возможно, и не знает — по крайней мере, он никогда нам про нее не говорил, ни в кружке, ни на занятиях.
— Дурак ваш Сергей Степанович — сказал Юрий Смоленцев — по уму надо, чтобы те, с другой стороны, за свою идею жизнь отдавали. А самому погибать — лишь когда иного пути выполнить боевую задачу нет. И какая необходимость была девушку убивать, ради какой цели?
— Да не знаю я! — выкрикнула Люба — не было нас там. Говорю же — что лишь от Маруськи слышала. Те, кто тогда собирались, это у Сергея Степановича вроде "актив", самые доверенные.
— А те, кто к вокзалу ходил? Там же из восьмерых, пятеро даже не университетские. И тот же Горьковский, сержант ГБ, а не студент.
— Так к Сергею Степановичу многие ходят из "народных дружин". Которые на заводах, по учреждениям, и даже по жилтовариществам собирались, когда тут с бандеровцами была война. И сейчас еще, на улицах за порядком следят. У молодежи во всем Львове это считается вроде как почетным — если ты в дружине, за тобой сила и закон.
— Люберы местного розлива — произнес Валентин (этих слов Степан и Люба не поняли) — и вам, значит, было приказано сюда прийти и что найти?
— Марат сказал, Ганна клеветническое письмо написала, где нас всех грязью поливает — ответил Степан — и отдала актрисе, Смоленцевой, ну а та в Москве самому товарищу Сталину покажет. И чтобы наше честное имя не пострадало, надо было это письмо изъять незаметно. А чтобы саму Смоленцеву тронуть, да вы что?!
— Потому, пистолет у тебя был в кармане — заметила Лючия — чтобы меня, как Ганну, если бы я вернулась вдруг и вас бы застала?
— Нет, вы что? Оружие — лишь для уверенности. Ну и припугнуть…
— Меня, этим? — усмехнулась Лючия — мальчик, я вблизи видела и настоящих живых эсэсовцев, и бандеровцев, так все они трупами стали, а я с тобой разговариваю. И повезло тебе, что даже показать свой пистолетик ты не успел — или лежал бы сейчас, остывал, после бы твою кровь с ковра смывали.
— Для тебя оружие, фетиш, а для меня, рабочий инструмент — подтвердил Валентин —
— Марат дал — ответил Степа — припугнуть кого, спросить.
— Дяде Пете или тете Дусе показать, которые настоящих удостоверений МГБ не видели — усмехнулся Валентин — но брать с собой на дело, где светить ее, очень возможно, придется перед людьми знающими, это глупость несусветная, готовая улика. Даже не представляю, как бы вы против гестапо играли, или хотя бы даже против бандеровского СБ. Ни черта не умеете — а туда же… И что теперь с вами делать?
— По закону поступить — сказала Лючия — сами знали, на что шли.
— Ну зачем так? — ответила Анна Петровна — может, они еще не безнадежны. Юр, а ты как думаешь?
— Раз никакого вреда они причинить не успели, можем и отпустить — сказал Смоленцев — и даже отдать им то, за чем пришли. Жалко ведь глупых — если те, кто их послал, окажутся недовольны, и найдут завтра еще два тела в лесополосе. Разумеется, при условии, что они запишут все, что рассказали. И на вопросы ответят.
— Я ничего писать не буду — с отчаянной решимостью заявил Степа.
— Ну тогда прости: если ты не с нами, то против нас — ответил Смоленцев — вам Сергей Степанович ваш не говорил, "бойтесь равнодушных"? Некогда нам с вами философию разводить — и не мы к вам, а вы к нам без приглашения пожаловали, так что без обиды. Или ваша исповедь, или милицию вызываем. Да, во втором случае, ваши как раз узнают после, что вы нам успели рассказать, и предателями вас считать будут. Сюда глянь.
Он поднялся, подошел и показал Степану и Любе предмет, который все время разговора держал в руках, похожий на портсигар или зажигалку. На плоской грани засветился экранчик, и Степа с Любой с изумление увидели и услышали то, что было в этой комнате, несколько минут назад. Телевизор — но цветной, с таким качеством изображения, а главное, могущий снимать, записывать и воспроизводить?!
— Ну вы и… — только выговорил Степа.
— Я вас обманывал? Обещал, что не будет записываться?
— Но про Сергея Степановича я ничего не напишу!
— И не надо. Пиши то, что только что говорил. И к вам, гражданка Потоцкая, это относится.
Через полчаса.
— Ну что, закончил свое писание? Подпись и дата не тут, а в конце листа. Вот так, правильно. А теперь после основного текста добавь еще абзац. Вот по этому образцу — обязательство сотрудничать и сообщать.
— Да как же….
— А по-твоему, это будет справедливо, что кто-то и дальше станет подбивать наших советских студентов выступать против линии Партии и слов товарища Сталина? Как вам сказали что знают как правильно, как надо — и вы едва в тюрьму не пошли по собственной глупости. И не беспокойся, мы не МГБ.