Красные камни
Шрифт:
— Нет, вы что! А почему "за шведа"?
— Забудь. Одна давняя история.
— Ну а если он еще после? Мы же с ним еще встретимся.
— А не будет никакого после, через несколько дней. Или ты этому Бакланову боишься сердце разбить — так он уже тридцать лет так, мимолетные романы с дурочками крутит, как Казанова. "Дочь адмирала Лазарева" исчезнет, уедет обратно в Ленинград — так он назавтра новую кандидатуру найдет. Это если окажется непричастен — иначе, сама понимаешь…
— Ой, а что мне надеть? Чтоб покрасивше… И прическу, и украшения…
— В "РИМ" поезжай, там
— А все-таки мне его жалко… Чем-то он на папу моего похож.
Василь Кузьмич Бакланов.
Назначен замминистра! Кто там сказал, что понедельник, день тяжелый?
Официальный приказ еще не вышел, но на самом верху сказали, дело абсолютно решенное. Бакланов принимал поздравления, и даже ходил смотреть новый кабинет. День пролетел быстро, и в шесть Василь Кузьмич уже вызвал к подъезду "победу". Когда он примет новую должность, ему будет положен "зим".
Он ждал напротив ресторана "Арагви" на Тверской (уже двадцать лет, как Горького — но для коренного москвича прежнее название было привычнее). И смотрел вдаль, ища взглядом развевающийся сиреневый плащ — отчего-то думая что Ира приедет на своем мотороллере.
— Добрый вечер!
Он обернулся. Ира стояла рядом. В длинном синем плаще без рукавов, надвинув капюшон на прическу (дождь уже начинал накрапывать) — неузнаваемая издали, такие накидки носили в этот сезон многие женщины, даже поверх пальто. С маленькой сумочкой и свернутым зонтиком в руках — и глядела на Бакланова с улыбкой.
— Я думал, вы чуть опоздаете — сказал Бакланов — а где же ваш мотоцикл?
— Мотороллер — поправила Ира — а я сейчас на метро, от "Сокола" до "Охотного ряда". Знаю, что девушкам прилично слегка опаздывать — но было бы невежливо заставлять вас ждать под дождем. Пойдем скорее — а то сейчас ливанет!
Столик уже был заказан. Бакланов просмотрел меню, протянул Ире.
— Сациви, чахохбили, суп харчо?
— Острого не люблю. А чахохбили, охотно.
— Вы давно в Москве?
— Недавно. Меня из Ленинграда зимой сорок первого вывезли. А мама там умерла. После я в детдоме была, в Ленинград уже после войны, там у мамы дальняя родня осталась. Я в училище поступила, ну а недавно меня отец разыскал. Я и не помнила его прежде — мама говорила, он в заграничной командировке. Теперь вот в Москве, с этого года.
Детдомовская — а манеры, как у дамы "из бывших", если посмотреть, как она за столом управляется. Одета просто, но со вкусом — платье по моде, с юбкой-солнцеклеш, серебряная заколка в волосах, серебряное колечко с темным камнем на левой руке. Впрочем, ленинградцы культурой отличались — да и мать у нее наверное, не из пролетариев была?
— А кем была ваша мама? Простите, если вам трудно отвечать…
— Она преподавала музыку детям. И еще шила на заказ. Ну а я отчего-то больше технику люблю. Потому и хотела, в Баумана, а не МГУ или ЛГУ.
Точно, из бывших — Василь Кузьмич вспомнил одну свою знакомую из предвоенных годов, учительница рисования в школе, а говорили про нее, что бывшая княжна. Впрочем, сейчас это вовсе не
— Видел пару раз Анну Петровну, вашу приемную мать, она к нам в наркомат по делам приезжала. Очень строгая дама, которую даже побаиваются у нас все.
— Строгая, но честная. Подлости в ней нет совсем. Просто война опалила ее больше чем меня — вы знаете, что она у немцев в тылу воевала, у партизан? Меня приняла хорошо, ценные советы дает, всегда когда спрошу. И красивая — ей же в прошлом году лишь тридцать исполнилось. А выглядит еще моложе — было однажды, мы в Ленинграде еще на одно мероприятие пошли, так она там мою подружку изображала, и все поверили. А после, дома, вместе посмеялись.
Она была совершенно не похожей на прежних знакомых Бакланова — которые вели себя в диапазоне от "мой господин, мой повелитель" до истерик. А как равная, уверенная в себе (ну еще бы, с таким родителями), с незыблемым покоем внутреннего достоинства. И пахло от нее не "Красной Москвой" а чем-то терпким и незнакомым — когда Бакланов спросил, она ответила, какие-то духи из "итальянской моды", мы с мамой одеваемся там. То есть она Анну Петровну Лазареву уже мамой зовет?
Когда они вышли из ресторана, шел дождь. А Гоша не подъехал еще — и тогда Ира прикрыла Бакланова своим зонтом. Новомодный складной зонтик был рассчитан лишь на одного человека, и хлипкий, легко и часто выгибался на ветру — но все же немного защищал от дождя. Чтобы уместиться под куполом, стоять пришлось вплотную друг к другу, лица совсем близко — как у той парочки в десяти шагах, кто явно целуются прямо на улице, прикрываясь зонтом не столько от дождя и ветра, как от посторонних взглядом.
— Теперь вы понимаете, Василий Кузьмич, почему я не на мотороллере сейчас? Ну как бы при езде, зонтик удержать? А плащ промокает, если дождь сильный, и еще в лицо на скорости бьет. Зато в хорошую погоду на двух колесах, как на истребителе — и видимость, и маневр.
— Ира, я могу вас попросить? — решился наконец Бакланов — у меня послезавтра, в среду, компания старых друзей собирается, былое вспомнить, многие и с женами придут. А вы бы согласились стать на один вечер хозяйкой моего дома? И грязную посуду после гостей вам мыть не придется, в четверг домработница Алевтина Борисовна придет, серьезная такая дама в годах. А вам лишь поприсутствовать, себя показать рядом со мной.
Для "своих" из наркомата Василь Кузьмич проставлялся в субботу. Но после обеда позвонил Витька Косырев, из довоенных еще знакомцев, откуда-то уже услышавший про повышение, поздравил, и намекнул, что для совсем своих можно бы собраться и пораньше. Сколько не виделись, сколько воды утекло — ну вот и обновим впечатления. Что ж, завтра не успеть, тоже подготовиться надо — а в среду, так вполне, часиков в шесть, ради такого можно и с работы чуть пораньше, благо все люди с транспортом казенным, не на троллейбусе добираться.