Красные камни
Шрифт:
А этот продолжает:
– Вот вы, товарищ, скажите - когда вы подвиги совершали, то думали о чем? Исключительно об общей победе - или также и о том, что это будет выгодно лично для вас? За нашу Страну Советов сражались - или еще и за свой дом, безотносительно к тому, социализм или капитализм?
– А что, есть различие?
– искренне удивляюсь я - к чему нас товарищ Сталин призывал, 22 июня? Лично я же предпочел бы под своим началом иметь солдат, кто не только по приказу и присяге, но и за свои дома - злее будут, уж поверь моему опыту.
– Может, так и проще - кивает Горьковский - и даже, эффективнее. Но вспомните Присыпкина, "Клопа" у Маяковского, он ведь тоже воевал? Честно, раз там не сказано обратного, и может даже, геройски. Что никак не мешало его моральному разложению. А как думаете, сколько после этой войны таких "клопов", пусть даже с парой Золотых Звезд на груди?
Ну ты продолжай, я слушаю. И добрый пока.
– Так скажите - и этот вопрос каждый должен себе задать. Не было ли в его побуждениях, хоть малой доли и личного интереса? Потому что нельзя быть коммунистом на девяносто процентов - это значит, на десять процентов предатель! Как эти вот - тут Горьковский смотрит на фотографии на столе - комсомолками притворялись, а сами мечтали лишь, чтобы муж, дети, дом полная чаша - и до предательства докатились!
– Ты дурак?
– спрашиваю - в чем их предательство, что они заявили, как их Линник принуждал - что, между прочим, уголовная статья, ох не завидую я Сергею Степановичу, когда он в лагерь попадет. В чем они предательницы - что свою честь и достоинство защитить решили? Строго по нашему, советскому закону.
– Нанесли вред нашему общему делу. А в какой форме и из каких побуждений, это неважно. Предательницы.
Не достучаться. Подмял их гражданин Линник - довел до того, что отрицание его учения для адептов равнозначно отрицанию собственной личности, "мы верили - и все впустую". В жизни иной, сейчас бесконечно далекой, читал я много, как подобает профессорскому сыну - и запомнилась мне книга Пайпса "Русская революция" (у нас была издана в 2005 году, трилогия, том первый "Агония старого режима"). Ричард Пайпс, американец, один из крупнейших в мире специалистов по новейшей истории России и СССР, проводил аналогию между предреволюционными Францией и Россией, ссылаясь не на специалистов тайной войны, служивших Бурбонам и Романовым, а на Алексиса де Токвиля, Огюстена Кошена, других историков и философов, исследовавших феномен деструктивного влияния интеллигенции на общество, точнее, сталкивавшей его из неидеальной жизни в форменный кошмар.
"Поиск якобинской родословной привел его (О. Кошена) к общественным и культурным кружкам, образовавшимся во Франции в 60-е и 70-е годы XVIII столетия с целью проповедования 'передовых' идей. Эти кружки, которые Кошен назвал 'societes de pensee', сложились из масонских лож, академий, сообществ литераторов, а также разнообразных 'патриотических' и культурных клубов. 'Societes de pensee' проникли в общество, когда там полным ходом шло разрушение традиционных сословных уз. Приобщающемуся к этим кружкам следовало порвать все связи со своей социальной группой, растворив свою сословную принадлежность в сообществе, скрепляемом исключительно приверженностью к некой общей идее. Якобинство явилось естественным результатом этого феномена: во Франции, в противоположность Англии, стремление к переменам исходило не из парламентских институтов, а из литературных и философских клубов".
Эти кружки, в которых исследователь России может увидеть много общего с объединениями русской интеллигенции столетие спустя, свое главное назначение видели в установлении единомыслия. Единства они добивались не тем, что разделяли общие заботы, а тем, что разделяли общие идеи, которые жестко навязывали своим членам, подвергая яростным нападкам всех, кто мыслил иначе:
"Кровавому террору 93-го года предшествовал 'бескровный' террор 1765-1780 годов в 'литературной республике', где Энциклопедия играла роль Комитета общественного спасения, а Д'Аламбер был Робеспьером. Она рубила добрые имена, как тот другой рубил головы: ее гильотиной была клевета. Интеллектуалам такого склада жизнь не представлялась критерием истины: они создавали собственную реальность, или, скорее, 'сюрреальность', подлинность которой определялась лишь соответствием мнениям, ими одобряемым. Свидетельства обратного не учитывались: всякий, кто проявлял к ним интерес, безжалостно изгонялся. Подобный образ мыслей вел ко все большему отстранению от жизни. Атмосфера во французских 'societes de pensee', описанная Кошеном, очень походит на атмосферу, царившую в кругах русской интеллигенции столетие спустя. Если в реальном мире судией всякой мысли выступает доказательство, а целью - производимый ею результат, то в этом мире судьей выступает мнение о ней других, а целью - ее признание... Всякая мысль, всякая интеллектуальная деятельность возможна здесь, лишь если находится в согласии с их мыслью. Здесь суждения определяют существование. Реально то, что они видят, правда то, что они говорят, хорошо то, что они одобряют. Так поставлен с ног на голову естественный порядок вещей: мнение здесь есть причина, а не следствие, как в реальной жизни. Вместо быть, говорить, делать, здесь - казаться, мниться. И цель этой пассивной работы - разрушение. Вся она сводится в конечном итоге к уничтожению, умалению. Мысль, которая подчиняется этим правилам, сначала теряет интерес к реальному, а затем постепенно - и чувство реальности. И именно этой потере она обязана своей свободой. Но и свобода, и порядок, и ясность обретаются лишь потерей ее истинного содержания, ее власти над всем сущим".
Вот откуда ноги растут - у революционной (даже еще не большевистской) нетерпимости русской интеллегенции. Как известный случай, когда "демократические" литераторы требовали у издателя Сытина, "мы с таким-то работать не будем, поскольку он реакционер. Гоните его - а что ему жить будет не на что, так реакционеров не жалко". После это выльется и в "отрекись от своего отца, брата - врага народа" в тридцать седьмом. Пайпс описывает классические объединения сектантов, только не с религиозным, а политическим оттенком - где нет места для фактов и логики, противоречащих 'единственно верному учению'; 'познание невозможно размышлением и наблюдением - оно возможно только личным наставлением имама' (прим.авт - был принцип исмаилитов. Сейчас - всех моджахедов, игиловцев и прочих аллахакбар. Ну как иначе - в шахиды?). А как умеют промывать мозги в сектах - бедняга Овертон нервно курит в сторонке, осознавая преимущество индивидуальной работы перед массовым продуктом. На выходе получаются фанатики, биороботы - у которых собственный мозг заблокирован напрочь, оставив лишь один канал, что скажет гуру.
– И как же вы такой свой коммунизм строить будете?
– спрашиваю я - ты у народа спроси, хотят ли они не по справедливости, без вознаграждения, что тебе ответят, или сразу прибьют? Ваш Линник на Ленина ссылался, "Государство и революция", где отмирание государства при социализме обосновывалось тем, что в отличие от эксплуататорского строя, уже не надо применять насилие и принуждение меньшинства к большинству. Ну а перестраивать общество по-вашему, да тут капитализм курит в сторонке, это сколько таких как ты, и сколько несознательных, и какой аппарат насилия вам будет нужен?
– А коммунисты никогда не искали легких путей - отвечает Горьковский - сделаем, хотя бы как в романе про "свет звезд". Всех детей объявить общими и воспитывать в правилах коммунистического общежития в особых воспитательных учреждениях, в секрете, чтобы они родителей вовсе не знали. Разорвать при этом воспроизводство буржуазной, эгоистической морали - и тогда, уже следующее поколение советских людей будет жить при коммунизме.
– Ты этого не увидишь - говорю я - как и те из вашей Организации, кто не захочет сотрудничать. Благо, таких достаточно. Ну а все кто упорствуют - по уголовке пойдут, причем с самыми отягощающими. В историю войдете не героями, а распоследней мразью. И никто никогда не узнает о ваших высоких идеях - уж об этом я позабочусь. Поскольку вот лично я - не за такой коммунизм воевал. А за таком, в котором мои дети будут жить - которых я сам воспитаю. Последний раз предлагаю - дашь показания на гражданина Линника, отделаешься пустяком. И можешь после даже планы строить, о продолжении вашей борьбы - естественно, не нарушая советских законов. Что выберешь?
– Да пошел ты...
– бросает в ответ Горьковский - с наградами, а душа у тебя клоповья, не за коммунизм ты воевал, а чтобы после "у тихой речки отдохнуть". Ничего - меня не будет, другие придут, и за все спросят, с таких как ты. И с сознательно предавших, и с малодушных, как эти вот клуши!
– Напрасно тебя, такого идейного, на войне не убили - отвечаю - лег бы на амбразуру, или с гранатой под танк, больше пользы было бы для нашего дела. Ты ведь все равно все нам расскажешь, гражданин Горьковский.
– только тебе лично это уже в смягчающие обстоятельства поставлено не будет. И не Партия тебе, а ты Партии объявил войну - так не обижайся, что и к тебе, как к врагу. Такому же, как изменники Родины.
Я не шучу и не преувеличиваю. Кто сказал, что в СССР не могло быть хунвэйбинов - вот он, характерный типаж. А поскольку, я слышал, в иной истории в худшие времена советско-китайских отношений война, маоисты считались у нас не меньшим врагом, чем американский империализм - то будет с тобой, без всякого снисхождения. И сколько сейчас в Маньчжурии у товарища Гао Гана, в Народном Китае у товарища Ван Мина, во Вьетнаме у дедушки Хо, таких же бешеных, которые если до власти дорвутся, то туши свет? Впору о "бремени советского человека" говорить, несущего диким народам свет правильного коммунизма.