Красные камни
Шрифт:
– Товарищ Ольховская - вы гадюка!
На ругань перешел - значит, сказать уже нечего! Можно добивать!
– Ай, ай, Сергей Степанович. Ганну Полещук обвинили в мнимом "предательстве" и вынесли приговор. Ну а для себя считаете вполне дозволительным... Товарищи студенты и преподаватели, я надеюсь, вы голос узнаете?
И звучит запись - как Линник читает вслух собственноручно написанный протокол. Слова, где он сдал трех исполнителей преступления (уже арестованных, о чем всему университету известно). Теперь слышу возбужденный шум уже с галерки, где студенты сидят.
– Чем же вы недовольны, Сергей Степанович? Разве я своих обещаний не выполнила? Когда вы передо мной едва на коленях не ползали, умоляя дать высказаться в последний раз (пусть простят мне эту маленькую ложь, ведь никто ее не опровергнет) - и вот, выступаете здесь. Ну а насчет ваших показаний, так вам и не обещал никто в тайне оставить, и все равно бы вам на суде выступать пришлось.
– Вы - тварь. Подлая тварь!!
– Однако же, советский закон вы преступили, а не я. Вещали в своем кружке про истинный коммунизм, слова красивые говорили. А убивать зачем? И фашистские порядки самочинно устанавливать в этом прекрасном городе - за освобождение которого от нацистской чумы наши советские люди кровь проливали?
– Я с фашистами воевал! Из окопа вставал, себя нее жалея!
– Алексей Федорович, вот поправьте меня, если я ошибаюсь - был ведь у фашистских оккупантов такой закон, здесь, в "гебитскомиссариате Украина", что славянским унтерменшам запрещено иметь более одного пальто, костюма, пары обуви - а если кто-то хочет приобрести любой из этих предметов взамен изношенного, то должен написать прошение в оккупационную администрацию, и оттуда пришлют комиссию, чтобы проверить, насколько заявитель нуждается в новом предмете одежды. Вам это ничего не напоминает, гражданин Линник? Это по какому советскому закону ваши архаровцы надзирают за внешним видом нашей советской молодежи? А с девушками поступают и вовсе непристойно - и кстати, эти действия вполне подпадают под статью УК о злостном хулиганстве. Даже "особо злостном", с учетом, что ваши "патрульные" нередко с оружием ходят. А так как бывало, что вы неподобающую вещь и вовсе отбирали, то имел место организованный грабеж - можно и под статью "бандитизм" подвести. Я не шучу - и надеюсь, Алексей Федорович, что Партия проследит, чтобы прокуратура и милиция отнеслась со всей серьезностью и без всякого снисхождения, сейчас ведь не двадцатые годы, когда "союз советских хулиганов", кто морды бил нэмпанам, считался "классово близким"? А вы, гражданин Линник, уж точно не Ленин, даже местного масштаба - скорее уж на Азефа похожи, он так же легко своих сдавал ради собственной шкуры. Учеников лишь ваших жаль, кто вам искренне верил.
– Гадина!!!
С кафедры спрыгнул, хотел на меня броситься. И Валя (как мне показалось, с садистским удовольствием), уложил его мордой в пол.
– Вызовите милицию - говорю я - уголовные преступления, это не наша компетенция.
Тут же появляется конвой (в форме милиции, не ГБ), поднимают Линника, хотят вести.
– Подождите - Валька с его груди ордена сдернул - мы не за то воевали, чтобы ты такому учил! Вот теперь - выносите тело.
Линник Сергей Степанович. Бывший преподаватель марксизма, бывший старший политрук.
Ну вот и все. Ольховская, или как ее там - тварь! Верно про нее говорят, упертая сталинистка, фанатично преданная Вождю. А ведь он подумал, услышав предложение выступить - что за ней те, от Странника, вполне могли его сейчас "втемную" разыграть, не представляясь и не подставляясь.
Странник... Старый большевик с дореволюционным стажем, герой Гражданской, комиссар, чекист. Для него, Линника, был как Жухрай для Павки Корчагина, образцом и наставником, вместо отца, убитого в девятнадцатом под Воронежем, в бою с деникинцами. Умел самые сложные вещи, простым языком объяснить.
– Ты себя не жалей. Потому что трусость, это всегда от жалости к себе, жадность, это от жалости к своей мошне, а предательство, от того и другого. И никогда принципами не поступайся - можно ради общего дела отступить, здесь и сейчас, чтобы завтра победа была больше. Но нельзя - ради того, чтоб было лучше, безопаснее лично тебе. Что говоришь, "а если себя для борьбы сохранить" - ну а если не решишься и снова отступишь? Или, все равно тебя убьют, и выйдет, ты напрасно сдался, врагу уступил?
И комсомолец Сережка Линник, вступивший во взрослую жизнь уже в сытые и спокойные тридцатые, горько жалел, что ему не довелось истреблять белых гадов в славные годы Гражданской! Когда любого, кто "не наш" можно было без проволочек вывести в расход.
– По врагу революции и трудового народа, целься, пли! Это уже после стало, вражину на колени, и в затылок, все траты, один нагановский патрон. И чтобы твоя рука не дрогнула. И женщин бывало, и малолеток - но ты знаешь, если ревтрибунала приговор есть, то значит, никакой ошибки!
Страна Советов уверенно шла вперед, твердыми шагами пятилетних планов - вперед, заре навстречу. И не было ей преград, на море и на суше. Но Наставник выглядел хмуро, во время нечастых уже встреч - ведь у ответственного товарища, с ромбами в петлицах, были куда более важные дела, чем беседовать с хлопцем из соседнего двора? Он говорил:
– Новые заводы, перевыполнение плана, это конечно, хорошо. Но это - лишь оборона, закрепление позиций. А когда вперед пойдем? Ведь враг не дремлет, и тоже становится сильнее. В Европе фашизм побеждает, в Америке негров линчуют - ну а всякие индусы и африканцы под плетью стонут, пока мы тут с лозунгами на демонстрациях ходим.
И Сережа Линник готовился - ходил на Осоавиахим. И даже взялся было изучать английский язык, как шолоховский Нагульнов, "чтобы сказать проклятым буржуям и колонизаторам, а ну становись к стенке!". А еще хотел жениться, но:
– Дело конечно, молодое. Но ты смотри, увязнешь в домашних заботах. Особенно когда дети пойдут, пеленки-распашонки. Настоящий коммунист себя потомкам оставляет, прежде всего в делах. Ну а всякие там амур-лямур, это буржуазии оставь.
И Серега объяснил своей Варюхе, что так и так, продолжим отношения, как было, но не больше. А она хотела замуж, и очень скоро расписалась с Мишкой Зарубиным, бывшим лучшим дружком. И уже через год ходила с дитем. Мишка погиб в сорок первом, под Вязьмой, а Варя сгинула в оккупации. После чего Линник еще больше уверился в правоте того, что учил наставник - женился человек, и что в итоге, семьи все равно нет, лишь сделать для страны успел меньше, чем если бы остался холостым?
А наставника тогда не было рядом. В последний свой приезд, летом тридцать шестого, он сказал:
– Что-то неладное у нас творится. Лев Давидович может и расходился с линией Партии - но в Гражданскую командующим был все-таки он. И какие дела мы в его поезде вершили! Ладно, ты этим пока голову не забивай - вернусь, поговорим еще.
После была война. В которой молодой политработник Сережа Линник больше всего запомнил даже не первый свой бой - а 18 марта 1942 года, Западный фронт где-то под Ржевом, когда он, желая провести политинформацию, хотел рассказать бойцам про Парижскую Коммуну (в день ее памяти, отмеченный в календаре). Ждали немецкую атаку, и оторвать бойцов от рытья окопов комбат не разрешил, сказав - веди свою политбеседу в процессе. Копать сырую глину и одновременно говорить было трудно, бойцы даже не делали вид, что слушают, а как заведенные махали лопатами, время от времени тоскливо матерясь - в конце концов, Линник замолчал. И вместо того, чтоб забыть об этом позорище, сделав отметку в журнале, "проведено", не придумал ничего лучшего, как написать рапорт по команде, требуя расследовать и наказать виновных в срыве партийно-политического мероприятия. После чего его вечером вызвал батальонный комиссар, товарищ Гольдберг, по слухам комиссаривший еще в Гражданскую. И спросил: