Красные маршалы. Буденный
Шрифт:
Сумбурен, горяч командарм 10. Тут не регулярная армия, а — котел революции. Не стратегией и тактикой, а бунтовским напором сопротивляется казацким генералам Ворошилов.
Но в Московском Кремле Ленин обеспокоен: — выдержит ли ворошиловский «народный напор» стратегию белых генералов? Проложил ли уж невзрачный товарищ «Коба» кровавую железную штангу в этом вздымающемся тесте партизанщины?
В третьем этаже горчичного дома, на широкой постели красного дерева спит жена командарма, элегантная женщина Екатерина Давыдовна. А в штабе все еще дым цигарок, плевки,
— Чего вы мне нос задираете? Кто я такой? Рядовой большевик, такими, как я держится и растет вся наша ленинская партия. Какие там в конце концов «мы — ворошиловцы», — шумит бунтарь-командарм-металлист. Но, что греха таить, уж чувствует себя крепко «красным генералом». Недаром не подчиняется директивам командующего фронтом, бывшего генерала Сытина.
И Сталин, сотоварищ еще по подпольной работе в Баку, тиховато говорит в заседании, посасывая трубку.
— Ты у нас, Клим, красный генерал от рабочих.
— Брось, Сталин, очки втирать…
Но, конечно, Ворошилов уж — боевой генерал. Хоть в стратегии и тактике не Бог весть уж как разбирается бывший слесарь, зато в бою в грязь лицом не ударит. Даже белые пишут о Ворошилове в «Донской волне» — «Надо отдать справедливость, если бывший слесарь Ворошилов и не стратег в общепринятом смысле этого слова, то во всяком случае ему нельзя отказать в способности к упорному сопротивленью и, так сказать, к «ударной тактике».
Вот именно эта русейшая «ударная тактика» сделала из Ворошилова подлинного народного бунтарского вождя, понятного каждому мужику, рабочему, красноармейцу.
— Он, Клим-то наш, он гярой! Под Лихой с немцем схватился за моё-моё!
Ворошилов во многих боях показал присутствие духа. Бросался и сам с своими бунтарями на пулеметы. Вокруг него преданная командарму 50-тысячная партизанская красная вольница. Но эта буйная, отбивающая атаки казаков, никому, кроме Ворошилова, не подчиняющаяся царицынская вольница стала поперек горла и командованию Южного фронта и предреввоенсовета Троцкому. На Ворошилова ежедневные жалобы главкома и фронтового командованья: Ворошилов не исполняет приказаний, Ворошилов не отвечает на запросы, Ворошилов присланных Троцким генералов сажает на баржу. А телеграммы Троцкого рвет Сталин.
И вот вместе с борьбой на фронтах закипела борьба за фронтом. Борьба Троцкого со Сталиным — Ворошиловым.
Троцкий сразу понял, что в Царицыне куется ему оппозиция недолюбливающих журналиста национал-бунтарей. Об оппозиции донесли предреввоенсовету наушники и осведомители. «Унтер-офицерская оппозиция», усмехнувшись, назвал царицынцев Троцкий. И началась война телеграмм.
Одну за другой слал Троцкий в ЦК и Ленину: «Категорически настаиваю на отозвании Сталина. На царицынском фронте неблагополучно, несмотря на избыток сил. Ворошилов может командовать полком, но не армией в пятьдесят тысяч человек. Я обязал их дважды в день представлять оперативные и разведывательные сводки. Если завтра не будет это выполнено, я отдам Ворошилова под суд и объявлю об этом в приказе по армии».
Уже казалось, что Троцкий выиграл бой: Ленин вызвал Сталина из Царицына. А на разнос Ворошилова к волжскому городу, похожему на военный лагерь, двинулся «поезд предреввоенсовета», в салон-вагоне которого Троцкий писал приказы, фельетоны, воззвания, статьи.
Острый, желчный журналист, окруженный штабом комиссаров и бывших офицеров, чувствовал прекрасно эту восточную борьбу, в которую пошел против него посасывающий трубку, невзрачный «Коба». Вокруг Ворошилова против Троцкого Сталин собрал окруженье из партизан, рабочих, портных, солдат, мужиков, у которых Троцкий не в чести.
— Мне нужен надежный левый фланг Южного фронта! И я добьюсь его какой угодно ценой! — Как всегда свысока и надменно кипятился в салон-вагоне Троцкий перед главкомом Вацетисом и хитрейшим председателем ВЦИКа Свердловым. Но Свердлов и Вацетис прекрасно понимают, что дело не в одном «левом фланге Южного фронта».
В обтрепанной солдатской шинели, в кепке, в высоких сапогах Сталин на одной из станций вылез из встречного, шедшего из Царицына, поезда и пошел к вагону Троцкого легкой походкой лезгина. Этот человек вошел тихо и даже любезно.
Троцкий, приняв Сталина, заговорил о «левом фланге Южного фронта», Сталин скромен и не выражал никакого непокорства. Только раз перебил всемогущего предреввоенсовета.
— Но неужели ж, товарищ Троцкий, вы хотите их всех выгнать? Бросьте, они хорошие ребята.
— Эти хорошие ребята, — разгорячился Троцкий, — погубят революцию, которая не может ждать, пока они выйдут из ребяческого возраста! Я не знаю, кого я выгоню, но кого-то выгоню! Я требую одного, товарищ Сталин, включить Царицын в советскую Россию! Поняли? Мне нужен надежный фланг Южного фронта!
Щуря желтые глаза, посасывая трубку, Сталин вышел из купе всемогущего предреввоенсовета. Было даже непонятно, зачем приходил этот хитрый крепкий человек, которого Троцкий выбросил из Царицына в Москву.
А через несколько часов Троцкий подъехал к осажденному «Красному Вердену».
Ворошилов не встретил предреввоенсовета на вокзале. Занят. Вместо него прибыл хитрый и отчаянный политкомиссар портной Щаденко. Наушники доносили: в особняке горчичного фабриканта не только куется ненависть лично против Троцкого, но вообще царит «русский дух» с выпивоном, с бабами и даже мало-мало тянет антисемитизмом в сторону «Лёвы». Конечно, они тоже марксисты, ленинцы, большевики, но так — «чуть-чуть».
Ворошилов принял Троцкого в комнате заседаний. Перед самым приездом вспылил, по-мужичьи ругался матерными словами, что посмел бывший меньшевик, заграничный эмигрант Троцкий, и Россию-то видавший без году неделю, приехать к нему, потомственному пролетарию Донбасса, грозить вымести большой метлой коренных пролетариев и заменить их царскими генералами.
Объясненье деловое. Троцкий с секретарем, Ворошилов с начальником штаба, Ворошилов в желтой кожаной куртке, перерезанной ремнями, с маузером на боку, бурку скинул, бросил на стул, он только что приехал с северного участка своего фронта.