Красные петухи(Роман)
Шрифт:
Митинг карасулинцев был коротким и яростным, как ураганный шквал. Втоптав в снег дымящиеся самокрутки, заложив за ухо нераскуренные, мужики напряженно слушали речь своего командира. Онуфрий стоял на шатком, наспех сколоченном помосте, тискал в кулаке шапку и, чуть щурясь от бьющего в лицо поднимающегося малинового мартовского солнца, кричал:
— …Сейчас недосуг да и не к чему ворошить старое. Навряд ли средь вас сыщется такой, кто б не чуял западню, в какую затолкнули нас кулаки да перекрашенные офицеры. Вот они, — указал на арестованных ночью кулаков и белогвардейцев, стоящих под охраной подле помоста, — кому нужно было это восстанье. Им Советская власть
Мужики кричали «Ура!», топали, махали рукавицами и шапками. Без обсуждений приняли резолюцию о переходе полка в распоряжение губревкома и обращение ко всем мятежникам.
Уже увели арестованных и митинг подходил к концу, когда в село на рысях ворвался карательный отряд Пашки Зырянова. Толпа, издали заприметив белого зыряновского жеребца, разом смолкла. Пашку и его людей беспрепятственно пропустили до самого помоста, на котором стояли Карасулин, Ярославна и еще несколько человек. В напряженной тишине слышался скрип снега под копытами да Пашкин голос — перегнувшись в седле, командир карателей что-то говорил Димке. Повел Пашка глазами по лицам стоящих на помосте и забеспокоился, тревожно запоглядывал по сторонам, ища Добровольского и его окружение.
— Вот и Зырянов подоспел кстати, — загремел в тишине голос Карасулина.
Крестьяне плотно обступили конников, обжали со всех сторон, ухватились за поводья и стремена. Пашка окинул море голов и похолодел от жуткой догадки. Попробовал вытащить поводья из чужих рук — не удалось.
— Дай проехать! — рявкнул он и замахнулся плетью.
Толпа взорвалась выкриками, десятки рук вцепились в Пашку, и он очутился на снегу, и уже чей-то сапог пощекотал зыряновские ребра, и чей-то кулак почесал Пашкин загривок. Его рывком поставили на ноги, толкнули к кучке дружков, стиснули плотным кольцом.
— Вы чо это, чо? — Пашка мигом протрезвел, крутил головой, скалил крупные зубы, кусал взглядами.
— Знаете их? — спросил Карасулин.
— Чего не знать!
— Душегубы!
— Волки!..
— Кто хочет сказать? Как порешим с имя?
— Разрешите мне, — натянутой струной прозвенел голос Ярославны. — Челноковцы знают Зыряновых. Хищники и живодеры. Что дед Пафнутий, что сам Маркел, что вот этот выродок — все звери. Пафнутий в Яровске первым палачом числится. Маркел вместе с Кориковым помогал переодетым в продотрядовцев белогвардейцам измываться над крестьянами, а потом их же натравливал на большевиков. Сейчас он восседает в Челноковском волисполкоме, возами возит из Яровска одежду расстрелянных и замученных. Ну а этот… У него и руки, и сам он весь в невинной крови. Палач и садист…
— Верна-а-а!
— Башкой в прорубь!
— Ихним же способом — вилы в бок!
Пашка словно окостенел. Слышал, понимал и не мог поверить, что это все — въявь. Вчера примчался нарочный с запиской от Добровольского, из которой Пашка понял одно — настал конец Онуфрию, нужна его, Пашкина, крепкая рука, чтоб раздавить, уничтожить… Сломя голову поскакал он в полк. По пути прихватил загулявших в родных селах карателей. Завидя огромную толпу на площади села, Пашка решил, что тут и вершится суд над самим Карасулиным. Хмельная гордость не позволила ему остановиться перед толпой, прислушаться, вглядеться. Можно было бы еще ускакать, отстреляться, а он сам дался в руки, как слепой щенок.
«Не может того быть, не может, не может… — клокотало в сознании. — Он, Пашка Зырянов, командир карательного отряда, гроза и кара красных, —
— И верно волк, — удивленно протянул крестьянин и, еле заметно размахнувшись, сунул кулак в Пашкин подбородок.
Когда его повели на расстрел и толпа расступилась, чтоб пропустить приговоренного и конвой, Пашка вдруг упал на снег и стал биться, извиваясь по-червячьи и глухо, утробно воя. Скреб пальцами утоптанный снег, грыз его, вытягивался, изгибался дугой, бился выброшенной на берег щукой. Его подхватили под руки, оторвали от земли и поволокли. Он вырывался и выл жутко и безостановочно.
Залп оборвал Пашкин вой.
…Полк Карасулина налетел на Яровск так неожиданно, что удалось захватить почти всех вожаков мятежа. Только Сбатош с двумя адъютантами сумел выскочить из города, нагнать отступавший отряд штабной охраны, отбить передовой разъезд карасулинцев и с темнотой уйти на север.
Той же ночью выпущенные из тюрьмы заключенные забили насмерть Пафнутия Зырянова.
Через час после взятия Яровска Онуфрий и Ярославна отправили Северскому губкому РКП(б) ту самую телеграмму, которая так ошеломила Аггеевского,
Глава одиннадцатая
Даже пожар на миг только покачнул Маркела Зырянова. Золотишко спас, барахло — дело наживное, скот — и вовсе пустяк: в таком половодье любую рыбину за жабры ухватить можно и на бережок выкинуть. Но не успел Маркел утешиться, отойти, расправить крылья, как обухом промеж глаз ударила черная весть — и потемнело вдруг небо над головой, померк белый свет.
Слепо растопырив руки, Маркел брел, пьяно качаясь, по улице, пока не наткнулся на колодезный сруб. Обхватил деревянную ногу журавля, прижался к ней крепко, скреб ногтями, терся щекой о влажное холодное дерево и тихо, глухо подвывал.
А оглушившая Маркела весть уже обскакала все село, повымела из домов любопытных баб, поманила на улицу стариков. Вокруг Зырянова собралась толпа. Люди молча пялились, но близко никто не подходил, ни словом, ни вздохом не посочувствовал, и эта отчужденность односельчан, их неприкрытая враждебность отрезвили Маркела, душа его мигом ощерилась злобой, неуемной ненавистью ко всем и вся за так неожиданно и напрочь сломившуюся жизнь.
Ни сына единственного, ни хозяйства — ничего не осталось у Маркела: все разом превратилось в прах. И нет больше первейшего челноковского богатея Маркела Зырянова, перед которым все ломили шапку.
Мятеж одним духом вознес Маркела над людьми, подчинил ему тысячи человеческих жизней. Какие хрустальные дворцы, какие воздушные замки возвел Маркел в мечтах своих. Присмотрел покинутый в революцию хозяином двухэтажный дом в Яровске, выгнал из него поселенных ревкомом квартирантов, нанял рабочих, и те занялись отделкой особняка, а Пашкины дружки-собутыльники тем временем стаскивали отовсюду дорогую мебель и утварь. Нацелился Маркел на кожевенный заводик и не чаял дождаться, когда начнется обыкновенная, воскрешенная из мертвых жизнь. И он переберется в Яровск и так развернется, что… Близкой казалась заветная мечта. Начальник главного штаба полковник Сбатош не морговал Маркеловой компанией, Пафнутия задаривал, с Пашкой секреты водил. Зажал Маркел судьбу в своем кулаке, закрутил в ту сторону, в какую хотел, и так накрепко уверовал в свои силы, что весь преобразился — стал медлителен и важен, курносым носом в небо целился, говорил неспешно и не шибко громко, чтоб стихали сельчане, заслышав его говорок.